|
|
Рубцов Сергей Алексеевич
Выпускник 1940 года
.
Рубцов Сергей Алексеевич родился в 1917 году в Воронежской области. По национальности русский.
Окончил 7 классов и аэроклуб.
С 1937 года в рядах Красной Армии. В январе 1940 года окончил Борисоглебскую военную авиационную школу лётчиков, служил в строевых частях ВВС Киевского особого военного округа.
.
С июня 1941 года младший лейтенант С.А. Рубцов на фронтах Великой Отечественной войны в составе неустановленного авиационного полка. С осени 1941 года, уже в составе 120-го иап (7 марта 1942 года преобразован в 12-й гвардейский иап), защищал небо Москвы, летал на МиГ-3. К январю 1942 года выполнил 100 боевых вылетов (из них 25 - на штурмовку), в воздушных боях сбил лично 3 и в составе группы 5 самолётов противника.
.
С мая 1942 года сражался в составе 434-го иап, участвовал в боях за Сталинград, летал на Як-1.
.
29 июля 1942 года командир звена 434-го истребительного авиационного полка (ОБД -32-го иап) гвардии лейтенант С.А. Рубцов погиб в воздушном бою в районе Камышин. К тому времени выполнил более 150 боевых вылетов, в воздушных боях сбил лично 10 и в составе группы 6 самолётов противника.
.
Список всех известных побед Гвардии лейтенанта С.А. Рубцова:
(Из книги М.Ю. Быкова - "Победы сталинских соколов". Издат. "ЯУЗА - ЭКСМО", 2008 год)
№
п / п |
Д а т а |
Сбитые
самолёты |
Место воздушного боя
( одержанной победы ) |
Свои
самолёты |
| 1 |
02.10.1941 г. |
2 Ме-110 ( в группе 2 / 4 ) |
Ерхов - Шелепы |
Як-1, Як-1. |
| 2 |
1 Ju-88 ( в группе 1 / 4 ) |
сев. Ярцево |
| 3 |
28.11.1941 г. |
1 Ме-109 |
Яхрома |
| 4 |
07.12.1941 г. |
1 Ме-109 |
Подмосковье |
| 5 |
12.12.1941 г. |
1 Ме-109 ( в группе 1 / ? ) |
Подмосковье |
| 6 |
24.12.1941 г. |
1 Не-111 |
Трехсвятское |
| 7 |
28.12.1941 г. |
1 Ме-109 ( в группе 1 / ? ) |
Подмосковье |
| 8 |
28.02.1942 г. |
1 Do-215 |
Воскресенск |
| 9 |
1 Ме-109 |
р-н Гжатска |
| 10 |
12.03.1942 г. |
1 Hs-126 ( в группе 1 / 3 ) |
Курьяново |
| 11 |
23.04.1942 г. |
1 Ju-88 |
ст. Угрюмово |
| 12 |
26.07.1942 г. |
2 Ju-87 |
Калач |
| 13 |
2 Ме-109 |
Калач |
| Всего сбитых самолётов - 10 + 6. |
.
Награждён орденами: Красного Знамени (10.01.1942).
.
Домашний адрес во время войны: г. Москва, ул. Пятницкая, д. 59/19 кв. 37
Родственники во время войны: жена Рубцова Софья Ивановна
***
.
Я ИДУ НЕ ОДИН...
(Статья Николая Штучкина опубликована в журнале "Крылья Родины")
.
Предо мной выцветшие от времени листки фронтовой газеты. На одной из её страниц снимок лётчика. Он сидит, слегка приподнявшись, в кабине истребителя. Грудь перетянута парашютными лямками. Под снимком слова: "Лейтенант Сергей Рубцов, сбивший в воздушных боях 10 вражеских самолётов". Это о тебе командир.
Скуп военный язык. Посторонний скользнёт взглядом и перевернёт страницу. Но я не в силах этого сделать. Всё пережитое оживает в памяти. Давно минувшее становится реальным, ощутимым, будто произошло это не много лет назад, а совсем недавно. Будто вчера...
.
Авиационное училище. Вспоминаю о нём, а думаю о тебе. Весельчак и острослов, ты всегда был с нами, молодыми курсантами, всегда что - то рассказывал, бурно жестикулировал и заразительно смеялся. И оттуда, где находился ты, всегда слышались взрывы смеха.
Но однажды, уже не в серой, а в тёмно - синей шинели, с квадратиком младшего лейтенанта на голубых петлицах, ты важно вошёл в наш "кубрик". Постоял. Поискав глазами, нашёл меня и шагнул навстречу. Я встал и поприветствовал тебя. Старшего друга и командира. Ты принял это как должное, даже не улыбнулся. Затем, полуобняв, взял меня сзади за ремень и отвёл к окну. Негромко и просто сказал, что едешь служить на Украину и пришёл попрощаться.
Говорили недолго - ты торопился. Уходя, окинул взглядом "кубрик", и глаза подернулись грустью: "Два с половиной года..." Потом, чуть насмешливо, но дружески улыбаясь, не приминул сделать мне небольшое нравоучение. Как говорят, в назидание на будущее. Командир ведь! Тут же отступил на два шага, остановился, мол гляди, каков? Прочитав в моих глазах восторг, засмеялся, подмигнул залихватски. Повернулся кругом и ушёл...
.
А потом началась война. Она застала нас в Подмосковье. Мы охраняли подступы к столице, и на наш аэродром часто в одиночку садились лётчики. Некоторые из них оставались служить в нашем 120-м истребительном авиаполку, другие, разыскав свои части, улетали. Помнится, я стоял у крыла своего МиГ-3 и ещё издали увидел человека. Он шагал по самолётной стоянке. Рослый, хорошо сложенный, несмотря на тяжёлую лётную одежду, шёл быстро, прыгая через осенние лужи. Что-то знакомое показалось в его походке. Но он прервал мои размышления, крикнув:
- Слушай, лётчик! Где тут у вас штаб?
Это был ты, дружище! И мы крепко обнялись. Тут же выяснилось, что прилетел не случайно, пригнал в ремонт свой самолёт. Пока его чинили, ты летал с нами на боевые задания на одном из наших МиГ-3, великодушно вручённом тебе нашим комэском, оказавшимся твоим земляком (тогда это было просто - война...), а потом получил свой самолёт и поставил его на левом фланге нашей стоянки. Ты не знал тогда, куда пойдёт твой полк, убывший на переформирование: на фронт или в тыл. Здесь же был фронт, и ты остался с нами. Новичок в боевых делах, ты как-то сразу выделился среди нас, уже обстрелянных, имеющих боевой опыт лётчиков. И с первых же дней тебе стали поручать трудные задания.
.
Однажды перед штурмовкой вражеского аэродрома потребовалось выявить расположение зенитной артиллерии. На истребителе МиГ-3 не было специальной фотоаппаратуры. Поэтому способ разведки был единственный - боем. Принять огонь на себя. Что может быть сложнее и опаснее такого задания?
Над аэродромом клубились облака. Видимость была такой, о которой лётчики говорят немногословно: "мура". И на разведку ты вылетел без напарника. Тебя не было долго. Мы ждали, с тревогой поглядывая на часы, теряя надежду. Знали: противник хорошо защищал свои аэродромы. Наконец, кто-то тихо сказал: "Всё... Горючее кончилось..."
Но вот послышался надтреснутый, захлебывающийся звук мотора. Вдали показался МиГ-3 и, покачиваясь, теряя скорость, тяжело перевалил через верхушки деревьев и сел с ходу, не считаясь с правилами старта.
Ты не дорулил до стоянки (охлаждающая жидкость и масло вытекли из разбитых систем, двигатель, раскалившись, заглох), но вышел из кабины и спокойно, будто ничего не случилось, доложил командиру о выполнении боевого задания, затем взял лист бумаги, разложил на плоскости и быстро, на память, начертил схему расположения зенитных средств аэродрома противника.
Мы смотрели на твою истерзанную машину и недоумевали: как прилетел на ней? Да и как вообще вырвался из такого страшного пекла? Ведь даже стёкла приборов в кабине были разбиты. Подумав, ты сказал только одно слово: "Маневрировал". Однако, судя по вычерченной схеме и остатку боезапаса на твоём самолёте, ты не просто метался из стороны в сторону, чтобы уйти от огня. Ты видел и запоминал, откуда он появился, этот огонь, успевал посылать ответную очередь из своего оружия.
Придя в лётную комнату, мы долго сидели молча. Думали: как ты остался жив и что ты за человек? А ты, будто угадывая наши мысли, спокойно, даже чуть деловито, снял поочередно один за другим унты, вытряхнул на подостланную газету осколки стекол, застрявшие в длинном меху, надел снова и... улыбнулся:
- Ну и огонь был, братцы! Ну и струхнул я! Вспомнить стыдно. - Помолчал, глядя куда-то вниз, подумал, затем, вдруг встрепенувшись, поднялся и продолжил: - Первое, что мы сделаем, когда пойдём на штурмовку, уничтожим огневые точки, потом, как на полигоне, без помехи, атакуем лётное поле...
.
Вскоре твоя слава, слава лучшего разведчика перемахнула пределы нашей части, а затем и соединения. О тебе знал весь фронт. Дерзкий, отчаянный, ты прорывался в тыл врага и под ураганным огнём добывал сведения о его продвижении, о силах и средствах. Тебе не раз приходилось отбиваться от "Мессеров", уводить израненную машину из огня зенитной артиллерии. Но ты всегда доставлял самые точные сведения. А в начале декабря 1941 года был первым очевидцем отхода немецких колонн на запад от Москвы.
.
В тот памятный день ты возвратился из разведки, как никогда, радостным и возбуждённым - своими глазами увидел панику отступающих врагов. В великой битве за Москву наступил решающий перелом, а затем дни наступления наших войск. А когда нам вручали гвардейское знамя (с марта 1942 года полк стал именоваться 12-м гвардейским иап), ассистентом у Знамени стоял ты - лучший лётчик части.
Торжественное построение 12-го гв. иап по случаю вручения полку гвардейского знамени, март 1942 г.
.
Удивительный ты человек, Серёга. Рядовой лётчик, ты скоро, не думая о первенстве, стал особо уважаемым человеком в нашем коллективе. Сыграли роль и мастерство разведки, и смело проведённые схватки с воздушным противником, и случай, который навсегда остался в нашей памяти.
Опыт воздушных боев всё более убеждал нас, что звено, состоящее из 3-х самолётов - очень громоздкая группа. Втроём маневрировать трудно. При развороте на максимальной скорости всегда отстаёт внешний ведомый. Потому что радиус его самолёта больше, чем радиус самолёта ведущего.
При развороте на минимальной скорости трудно удержаться внутреннему, ибо скорость его самолёта меньше минимальной. Самолёт может сорваться в штопор.
Мы убедились, что летать лучше не тройкой, а парой. Так и маневрировать проще, удобнее, ведомый, чтобы удержаться, может менять место в строю. Однако все привыкли к звену из 3-х самолётов...
Но жизнь требовала пересмотра тактики. И кому-то надо было ставить этот вопрос перед командованием. И ставить именно "снизу". Никто не решался. А ты решился. И доложил об этом комэску, капитану Томилину:...
- В составе пары маневрировать лучше!
- Верно, - согласился Виктор Матвеевич и спросил: - А если нас будет не двое, а четверо?
- Наши силы увеличатся вдвое, - ответил ты командиру. - А чтобы сохранить высокую маневренность группы, четвёрку можно разбить на пары. И шестёрку можно. И всю эскадрилью. Суть в том, чтобы было две пары, а не полторы. Чтобы не было третьего "лишнего", который отрывается при первом же резком маневре...
Томилин молчал, ждал, что скажешь дальше. Ты продолжал:
- Вот мы всё говорим, что нам, дескать, ни к чему учиться у врага. Но немцы летают парами! Учиться, я так понимаю, это не значит слепо во всём подражать. Учиться - это значит перенимать приёмы мастерства, а, овладев каким-то конкретным приёмом, не смотреть на него как на нечто незыблемое, навсегда узаконенное. Наоборот, развивать этот приём, совершенствовать, применять его в комплеске с другими, думать над новым. Тактика - дело творческое...
.
В книге "Советские Военно - Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов" отмечено: "Получила некоторое развитие и тактика родов авиации... Авиационные части, вооружённые новыми типами истребителей, стали переходить к выполнению задач в составе пар самолётов".
Когда я читаю эти строки, всегда вспоминаю тебя и тот разговор с нашим комэском.
.
Вскоре тебя назначили командиром звена, а через некоторое время, после гибели Толи Шевчука - заместителем командира эскадрильи. Никто не удивился этому. Даже бывалый лётчик, командир звена лейтенант Бочаров (кандидат на повышение по службе) отметил, что командование не ошиблось, поставив тебя над нами.
.
Тяжёлое то было время. Делали по 4-6 вылетов в день. На глазах гибли боевые товарищи. Пройдёшь по аэродрому, сколько самолётных стоянок свободных... Войдёшь в общежитие, сколько коек не занятых... Не спится от дум. Всем не спится. И тебе тоже. Утром, идя к полковому автобусу, думаешь: "Не лётчик я сегодня - развалина, никуда не годен". Но это только до твоего прихода. Придёшь ты, начнёшь рассказывать разные истории, наспех выдуманные, усталость как рукой снимет. Здоровым человеком на аэродром приезжаешь. Вот почему тебя считали душой нашей эскадрильи. Но не только мы обожали тебя, Серёга. Любому человеку, с кем тебе пришлось встретиться в жизни, ты всегда оставлял частицу своего доброго, приветливого сердца.
Помню, возвращавшись с боевого задания, ты неожиданно, прямо перед собой, увидел пару Ме-109. Не раздумывая, бросился в атаку. Надо сказать, что в воздухе ты не медлил, бросался на врага, не теряя времени. И теперь, сходу прошив очередью первого "Мессера", сражу же атаковал второго. Но сзади и выше шла ещё одна пара. Ты её не видел. Ведущий спикировал и дал очередь по твоему самолёту. Через несколько мгновений ты летел к земле, отсчитывая секунды, - надо затянуть время раскрытия парашюта. Иначе противник расстреляет в воздухе. Земля уже недалеко. Слышится шелест распускающегося шёлка, затем резкий рывок. От динамического удара с ноги слетел унт.
Ты приземлился вблизи небольшой деревушки. Древний дед принёс тебе старые опорки. Восторгаясь красотой серого меха и добротностью уцелевшего унта, дед искренне сожалел о потерянном. А когда узнал, что унт упал на окраине ближайшей рощицы, немедленно вызвался идти на поиски. Но ты остановил его и тут же вручил ему уцелевший...
Всё это мы узнали позже, на следующий день, когда ты, широко улыбаясь, вошёл в лётную комнату с парашютом на спине и в необычной обуви. Кто-то из нас, шутки ради, предположил, что унты сменены на "горилку". Мы шумно поддержали товарища, потребовав, чтобы "дыхнул" на каждого из нас. Никогда не забуду, как мы окружили тебя, а ты, рослый, с могучей грудью, стоял посреди комнаты, щедро дышал на каждого и смеялся весело и счастливо. Ты снова был среди друзей.
Через несколько дней полевая почта доставила тебе треугольник. Дед сообщал, что унт найден, благодарил за подарок, передавал низкий поклон всем друзьям - лётчикам. В конце писал, что носить обувь не будет, оставит на память. И мы все вместе писали ответное письмо, убеждали деда носить унты и беречь своё здоровье, чтобы дожить до счастливого для Победы.
Таким ты и запомнился мне, командир, - храбрым, добрым, способным на хорошие слова и поступки, весёлым. Но однажды я был свидетелем и такого... Впрочем, лучше по порядку.
Немецкий бомбардировщик вывалился из облачности прямо перед носом твоего самолёта. Атака в лоб была безуспешной. Развернувшись, ты ринулся вдогонку. Противник на полном газу спешил к спасительному облаку, и, чтобы догнать его, надо было включить форсаж, но сектор заело, форсаж не включился. Какие-то секунды были потеряны, и враг ушёл безнаказанно.
На аэродром вернулись ни с чем. И тебя было не узнать, когда ты, потеряв самообладание, в бешенстве размахивал кулаками, гневно кричал на своего механика, виновного в неисправности. За один только промах! Совершенно не видя, что механик и без того убит горем, совершенно забыв, как он чинил твою израненную машину, проводил около неё бессонные ночи, чтобы ты мог вылететь по первому сигналу.
Механик молчал, уставясь в землю виноватыми, полными слёз и обиды глазами. Молчали и мы с лётчиком Федей Сорокиным, наблюдая эту тягостную сцену. Наконец Сорокин не выдержал, и, дернув тебя за рукав комбинезона, крикнул:
- Замолчи!
Разгневанный, злой, ты резко повернулся в нашу сторону, быстро глянул на Сорокина, затем на меня и, увидев осуждение в наших глазах, заговорил тихо, почти шёпотом:
- Осуждаете? А вы сами дороги на Москву видели?! Они забиты беженцами. Люди идут дни и ночи, идут от своих родных мест, измученные, голодные, обездоленные. У них нет даже сил свернуть, когда появляюся немецкие самолёты. А те спокойно, нагло делают заход за заходом, оставляют после себя трупы женщин и детей...
Ты говорил всё громче, торопясь, в глазах твоих горела ненависть. Ты уже почти кричал:
- Бомбардировщик, который я упустил, может быть, сейчас уже делает эти заходы!..
Потом вдруг замолчал и судорожно глотнул воздух. И я впервые увидел, как в самых потаённых глубинах твоего существа рождалась боль. Исказилось лицо, дёрнулись губы. Ты всхлипнул, сделал безуспешную попытку сдержаться, отвернулся от нас, слепо шагнул и, опустившись руками и головой на крыло самолёта, зарыдал.
Я никогда не видел тебя таким, командир! И никогда не забуду, как плакал ты, жизнерадостный и мужественный человек. И как механик, которого минуту назад ты ругал последними словами, обняв твою вздрагивающую от рыданий спину, тихо говорил тебе что-то утешительное. А мы, пряча глаза друг от друга, медленно уходили от твоего самолёта.
После ты подошёл ко мне мрачный, виноватый. Не поднимая глаз, сказал:
- Прости, дружище. Не сдержался. Поговори с Сорокиным, надо чтоб никто не знал...
Твоя тайна хранилась все эти годы. Только теперь я говорю о ней. Ты ведь всё равно не узнаешь. И не обидишься. Кроме того, здесь нет ничего плохого, и ты зря стыдился порыва своего сердца и тех слез.
.
Когда враг был отброшен на запад и в небе Москвы, как и на земле, наступило затишье, ты, привыкший к напряжённой боевой работе, к постоянной опасности, затосковал. Я смотрел на тебя, непревычно хмурого, неулыбчивого, и вдруг понял, вернее почувствовал, что ты уйдёшь от нас. Так и случилось. Ты рвался туда, где кипели сражения. Это стоило немалого труда. Но ты добился своего и, простившись снами, улетел. Некоторое время до нас доходили вести о твоих боевых делах. И все мы искренне радовались за тебя. Но война есть война, и законы её суровы: не все возвращаются из боя. Не суждено было и тебе дожить до Победы...
.
Сколько лет прошло с тех пор. Промчались годы, когда я был командиром звена, эскадрильи, полка. Но ты 22-летний, такой, каким знал я тебя, на всю жизнь остался моим командиром. И всегда и во всём был для меня примером. В полётах, в работе и в дружбе. Я никогда не забывал тебя, мой командир. И в тяжёлую минуту ты тоже был моим лучшими советчиком, моей честью и совестью. Был и остался.
Возвращаясь домой после трудового дня, я часто не доезжаю до своей остановки и, не торопясь, шагаю по тихим вечерним улицам. В такие минуты я всегда вспоминаю нашу молодость. Тяжёлую и суровую, испытанную огнём и железом. Всегда вспоминаю тебя, и мне кажется, что я иду не один. Со мной рядом всегда идешь ты, мой боевой друг, мой командир....
.Источники:
Общедоступный электронный банк документов "Подвиг народа"
ОБД Мемориал
Информацию помог отыскать Сигаев В.А.
.
От Администратора сайта. Точная дата рождения Рубцова С.А. нам пока не известна. Помянём выпускника в день его гибели - 29 июля.
|
