|
|
VI. ВОЗРОЖДЕНИЕ КОЛЫБЕЛИ ЛЁТЧИКОВ
.
.
1
.
Зимним утром 17 декабря 1970 года полковник Полуйко cошёл с поезда, который только что прибыл на станцию Борисоглебск.
Невесомо падали снежинки, притрушивая всё вокруг белым покрывалом: и небольшой аккуратный вокзал, построенный ещё в ХІХ веке из красного кирпича, и пристанционные строения, и узенький перрон, возле которого остановился поезд, и давно нетронутую тачку, без потребности стоящую на перроне, и газетный киоск, за замёрзшим окном которого сидела продавщица, одетая в тулуп и покрытая пуховым платком. Николай Алексеевич поставил на снег чемодан и парашютную сумку, в которой находилось его лётное снаряжение, разгрёб снег перед окном и протянул рубль.
― Доброе утро! Пожалуйста, „Правду” „Красную Звезду” „Спортивную газету”.
Засунув газеты в сумку, он направился к вокзалу. Людей там было не много: трое стояло возле кассы, ещё несколько сидело на деревянных лавках, среди которых был военный в звании капитана. Офицер вскочил, когда к нему подошёл Полуйко.
― Здравствуйте, товарищ капитан, ― поздоровался он.
― Здравия желаю, товарищ полковник! ― ответил тот.
― Скажите, пожалуйста, как мне добраться до штаба училища?
― Здесь недалеко. Сейчас будет городской автобус, он идёт мимо штаба. Остановка возле проходной, ― ответил капитан.
Небольшой автобус довёз Полуйко к проходной, где он у дежурного оставил свои вещи и пошёл искать начальника училища. Пройдя проходную, Николай Алексеевич увидел высокую скульптуру лётчика в лётном обмундировании чкаловской поры ― меховом комбинезоне, унтах, крагах и шлеме с очками. Он стоял с поднятой правой рукой, то ли приветствуя каждого, кто входил на территорию училища, то ли останавливал, предупреждая: „Остановись и ещё раз подумай, правильно ли ты выбрал свой путь в твердь небесную!” В левой руке лётчик держал лямки подвесной системы парашюта, который лежал возле его ног. Очевидно, скульптурный лётчик, установленный ещё в довоенные годы, имел целью воспитывать у будущих соколов гордость за свою крылатую профессию. Позже эта скульптура была перенесена в другое место, где стала частью композиции памятника-мемориала лётчикам-выпускникам училища, которые погибли в годы Великой Отечественной войны.
Полуйко с заинтересованностью ступил на дорожки, тщательным образом очищенные от снега, который аккуратно был утрамбован по их сторонам. Вдоль дорожек на снежном бруствере были расставлены щиты с лозунгами, которые прославляли партию, армию и авиацию, призывали военных быть бдительными, храбрыми, честно нести воинскую службу, самоотверженно защищать свою Родину.
Штаб разместился в величественном пятиэтажном здании с колоннами на фасаде. За колоннами скрывались массивные дубовые двери, с одной стороны которых висела вывеска с надписью: „Министерство обороны СССР. Борисоглебское высшее военное авиационное училище лётчиков”, с другой стороны ― вывеска воинской части Балашовского высшего военного авиационного училища лётчиков.
Полуйко поднялся на второй этаж и зашёл в приёмную, где сидел за небольшим столом нарядный солдат, который вскочил, увидев полковника.
― Начальник училища в кабинете?
― Так точно!
― Кто у него?
― Сами.
Николай Алексеевич, повесив шинель и папаху на вешалку, осмотрел себя в большом зеркале, стоящем в углу, и постучал в дверь кабинета. Не услышав отзыв, он отворил дверь и переступил порог.
― Разрешите, товарищ полковник?
Худощавый полковник, который сидел за столом, перебирая бумаги, выпрямился и вопросительно посмотрел на вошедшего.
― Товарищ полковник, полковник Полуйко прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы, ― отрапортовал Николай Алексеевич.
― А-а!.. Давненько мы вас ожидаем. Здравствуйте, Николай Алексеевич! ― излучая радость, бодро вышел из-за стола Никонов и крепко пожал руку прибывшему. ― Садитесь, пожалуйста. Рассказывайте, как доехали, где остановились. Почему же не сообщили? Мы бы вас встретили.
― Спасибо. Доехал нормально, Анатолий Николаевич. Только что с вокзала. Чемодан на проходной. Не сообщил потому, что к вам дозвониться тяжелее, чем самому приехать. Да и хлопот не много к вам добраться с вокзала ― рядом. А опоздал из-за того, что о назначении мне сообщили только после выпуска курсантов. Сдал полк, сходил в отпуск ― вот и прибыл.
― Приветствую вас с прибытием к новому месту службы. Размещаться пока будете в городской гостинице. Мы имеем там несколько номеров. С квартирами туговато, но для вас держим двухкомнатную квартиру в доме, который недавно приняли в эксплуатацию. Если вы сейчас привезёте семью, то можете занимать, ― Никонов вопросительно глянул на Полуйко. Подвижный, настойчивый, он захватывал своей напористостью в беседе, не давал собеседнику уклониться от линии разговора, который вёл. Полуйко с Никоновым никогда раньше не встречался, но слышал о нём много отзывов, которые в кругу лётчиков сводились к одному ― „Чапай”. Действительно, Анатолий Николаевич постоянно двигался, беспрерывно перекладывал что-то на столе с места на место, курил сигарету и неоднократно стучал по ней указательным пальцем, стряхивая пепел, хотя его там уже и не было. Казалось, что в его теле бурлит необузданная энергия, которую ему нелегко удержать в себе, чтобы она не вырвалась наружу.
― Бесспорно. Едва лишь будет возможность иметь какое-то жильё. Если квартира есть, то я во время зимних школьных каникул перевезу семью, несмотря на то, что старший сын учится в выпускном классе, и ему нелегко будет перейти в новый коллектив в канун выпускных экзаменов. Но мы с женой считаем, что переезд не должен сильно отразиться на качество аттестата, учится он неплохо.
― О-о! Будет у нас ещё один курсант в следующем году. Или, может, не хочет в лётчики?
― Выражал желание пойти стопами отца. А там, может, ещё и передумает. Пусть сам выбирает для себя путь.
― Не может сын лётчика не быть лётчиком. Вот мой также идёт по моим следам. Посмотри на квартиру, ― перейдя на „ты”, продолжил Никонов. ― Если подойдёт, то переезжай. Это временно. Мы планируем тебе трёхкомнатную в старом городке, там габариты побольше. По весне Балашовский полк перебазируется, освободит в нём несколько квартир. Относительно твоих обязанностей скажу откровенно: работы будет много, и всем нам будет нелегко. Ещё только начинаем, хоть и сделали уже немало. Вообрази себе: когда я сюда приехал, то выделили мне рядом с дежурным по военно-транспортному полку, который и до сих пор здесь базируется, лишь одну небольшую комнату, табуретку, расшатанный стол и в помощь одного солдата. Вот это и было всё училище. Буквально, с боем приходилось завоёвывать себе пространство, ибо люди прибывали, а селить их было некуда. Да и их, прежних жителей, можно понять, ибо на новом месте, куда они должны перебазироваться, ничего нет, а поставленные задачи выполнять нужно.
Ответив на телефонный звонок и дав кому-то короткие указания, Никонов продолжил:
― Сейчас у нас уже всё есть, чтобы формировать училище по разработанному плану. Этим летом сделали первый набор курсантов. Имеется командование училища ― с твоим приездом уже все собрались. Имеется штаб, который возглавляет подполковник Демяненко Дмитрий Иванович. Имеется политотдел во главе с полковником Ткалем Владимиром Прокофьевичем, имеется инженерно-авиационная служба с заместителем начальника училища подполковником Жуковим Александром Карповичем, имеется тыл с его начальником полковником Марченковым. Сформирован учебно-лётный отдел, в котором открыты кафедры пока соответственно программам, которые сейчас проходят курсанты. Им руководит подполковник Суворов. Учебно-научное направление училища возглавляет заместитель начальника училища полковник Носов Савелий Васильевич, лётчик-истребитель во время Великой Отечественной войны, кстати, Герой Советского Союза. Штаты ещё не все открыты, кадровики отстают, приходится с ними ругаться. Ты будешь организовывать лётную подготовку в училище, но вникай во все вопросы жизни училища, ибо во время моего отсутствия будешь выполнять обязанности начальника училища. Из двух полков, которые должны быть вооружены учебными самолётами и двух полков боевых самолётов, что планируется сформировать, сейчас сформирован один полк на Л-29, и тот наполовину ― всего две эскадрильи. Базируется он на аэродроме „Жердевка”. Это в Тамбовской области. Полк ещё не летал. Провели подготовку лётного состава и авиационной техники к полётам, готовим аэродром. Пока ещё он голый ― одно лётное поле, искусственной полосы нет ― в основном разглаживаем и притаптываем снег. Со следующего понедельника проведём сбор групп руководства полётами. Готовят его старший штурман училища подполковник Холодков и лётно-методическая группа. Тебе надлежит взять участие в подготовке к сбору. Внимательно просмотри документы, может, что стоит подправить. Лётный состав молодой, руководящий состав собран из разных училищ, почти все с выдвижением на высшую должность, опыта на этих должностях не имеют. Да и лётчики-инструкторы прибыли после выпуска из училищ. Всех нужно учить. Думаем начать полёты уже в этом году. Нужно, чтобы полк залетал. Пока училище не летает, никто нас серьезно не воспринимает. Я сейчас буду проводить совещание по этому вопросу. Одновременно и познакомлю тебя с офицерами управления училища. Пойдём.
Зал, находяшийся неподалеку от кабинета начальника училища, имел основное предназначение для проведения заседаний Учёного совета училища. Там собрались офицеры управления училища. Начальник штаба подал команду и чётко доложил начальнику училища о присутствующих, когда они с Полуйко вошли в зал. Никонов, поздоровавшись с офицерами, прошёл к столу, стоящему на небольшом помосте, и пригласил туда своих заместителей.
Дождавшись, пока все его теперешние коллеги рассядутся, чтобы ненароком не занять чьего-то насиженного места, Полуйко тоже сел на свободный крайний стул за столом перед присутствующими в зале и осмотрел их. Ни одного знакомого лица. Хотя...
„Ба! Вон сидит Володя Любченко, подполковник, одного с ним выпуска из училища. Постарел. Почти двадцать лет его не видел. А тот даже его и не узнал, потому как его взгляд равнодушно скользит по лицам руководства, которое сидит за столом перед собранием офицеров, ни на ком не задерживаясь”.
Никонов приподнялся и сказал:
― Товарищи, прежде чем начать основную тему сегодняшнего совещания, хочу вам представить своего основного заместителя, который только что прибыл на должность заместителя начальника училища по лётной подготовке, Полуйко Николая Алексеевича. Он прибыл с должности командира полка боевых самолётов Качинского высшего военного авиационного училища лётчиков. Летает во всех условиях, хороший организатор лётного дела, грамотный методист. Сегодня он приступил к выполнению своих обязанностей. Прошу, Николай Алексеевич, пару слов о себе.
Полуйко поднялся. Десятки пар глаз из зала вонзили свой взор в его лицо.
― Тридцать девять лет. Украинец. Член КПСС. Окончил Чугуевское военное авиационное училище лётчиков в 1952 году. Работал лётчиком-инструктором в 52-м военном авиационном училище лётчиков на Дальнем Востоке, в Сталинградском военном авиационном училище лётчиков, которое располагалось в городе Новосибирске. Позже оно было переименовано в Сибирское и перебазировалось в город Алейск Алтайского края, а в 1960 году было расформировано. И, наконец в Качинском высшем военном авиационном училище лётчиков. Заочно окончил Военно-Воздушную академию в 1964 году. Прошёл должности лётчика-инструктора, командира звена, заместителя командира эскадрильи, командира эскадрильи, заместителя командира полка по лётной подготовке, заместителя командира полка, командира полка. Летал на самолётах Як-18, Як-11, Ла-9, МиГ-15, МиГ-17, МиГ-21, Як-12, Ан-14. Женат. Имею двух сыновей.
― Вопросы в ходе работы, ― решительно поднялся Никонов и прошёл к трибуне, держа в руке надетые на ладонь часы циферблатом к себе. ― А теперь слушайте основное. Достаточно нам бить баклуши, нужно начинать в училище летать. При наличии благоприятной погоды нужно начать полёты уже в этом году. Поэтому всем моим заместителям, начальникам отделов и служб сосредоточить основное внимание на подготовке по своим направлениям, чтобы были готовы к полётам в ближайшее время. Обращаю ваше внимание на полноту и качество подготовки. Считаю, что все вы понимаете, насколько зависит от успешного проведения первого лётного дня наше последующее лётное дело.
Никонов обвёл взглядом присутствующих на совещании и продолжил:
― Для подготовки нам осталось три дня: сегодня, завтра, послезавтра. Полковнику Полуйко назавтра скомплектовать группу офицеров лётного и инженерного состава управления училища, включить в неё офицеров политотдела, штаба, связи, тыла, медицинской службы, автомобилиста, синоптика. Досконально проверить готовность полка к полётам. Если не всё будет сделано, организовать устранение недостатков. Назад не возвращаться, пока полк не будет готов к полётам в полном соответствии с документами, регламентирующими лётную работу. Николаю Алексеевичу о готовности полка доложить мне через два дня.
„Ничего себе, ― поднимаясь, подумал Полуйко, ― что же за два дня можно проверить? Да ещё и устранить недостатки”. Но промолчал.
― Не удивляйся, Николай Алексеевич, ― будто подслушав его мысли, сказал Никонов. ― Офицеры управления училища сидят в полку уже целую осень и начало зимы, и, если там что-то не сделано, то это уже наши недостатки. Посмотри свежим глазом. Но летать пора начинать. С понедельника в течение четырёх дней в Жердевке проводим сбор групп руководства полётами, а, практически ― всего лётного состава, потому что каждый из лётчиков будет принимать участие в выполнении обязанностей лиц группы руководства полётами. В конце сбора проводим предварительную подготовку и при наличии погоды начинаем полёты.
После совещания Полуйко пошёл в предназначенный для него кабинет. Там были три лётчика, которых он видел на совещании. Кабинет имел жалкий вид. Вся мебель состояла из одного классного стола, полдесятка стульев, книжного шкафа, за застекленными дверцами которого виднелись беспорядочно всунутые книжки, тетради, листы бумаги, рулоны ватмана и тому подобное. У дверей стояла вешалка, на которой навалом висели шинели, лётные куртки, шапки. Под вешалкой валялись унты, стоял чемодан, урна, доверху наполненная испорченной бумагой. На столе были разбросаны газеты, листы бумаг, планшеты, куча окурков торчали иэ смастерённой из поршня пепельницы.
― Старший штурман училища подполковник Холодков, ― назвал себя уже не молодой мужиковатый на вид офицер. Он отрыто улыбался, доверчиво глядя в глаза Полуйко, когда тот пожимал его руку.
― Начальник лётно-методической группы подполковник Любченко, ― отрекомендовался Володя, и они сжали друг друга в объятиях.
― Лётчик-методист подполковник Котов, ― назвался офицер, которого тоже было тяжело назвать молодым ― по возрасту старше Полуйко. В колодке наград, прикреплённой к кителю подполковника, Николай Алексеевич заметил планки орденов Боевого Красного Знамени и Красной Звезды.
„По-видимому, из строевой части”, ― подумал Полуйко.
― Это и все лётчики управления? ― спросил Николай Алексеевич.
― Это и все, ― ответил Холодков. Он до приезда Полуйко выполнял обязанности заместителя начальника училища по лётной подготовке. Трудяга, но на вид простой и наивный, как дитя. Никонов взял его с собой из Харьковского высшего военного авиационного училища лётчиков, когда ехал восстанавливать училище в Борисоглебск. ― Не все штаты ещё открыты. А теперь нам искать другое помещение? Это же ваш сейчас будет кабинет.
― Пока не улучшится обстановка с помещениями, будем работать вчетвером здесь. Только не знаю, как вы, а я не согласен находиться среди такого бедлама. Сюда же, по-видимому, и лётчики из полка заходят. Что они о нас подумают? Я могу представить себе, с каким порядком вы миритесь в полку, когда привыкли к такому беспорядку. Считайте, что я этого не видел. Я пойду представляться и знакомиться с заместителями начальника училища, а вас прошу составить список офицеров, которые поедут в полк, дать соответствующие заявки, решить вопрос с билетами и навести здесь порядок.
Первым, кого посетил Полуйко, был начальник политотдела полковник Ткаль Владимир Прокофьевич. Кабинеты всех заместителей начальника училища размещались в одном коридоре. Его кабинет был рядом с кабинетом начальника училища. Туда и постучал Николай Алексеевич после совещания.
Ткаль отозвался на стук:
― Заходите!
Он сидел за столом, заваленным разными бумагами, книгами, газетами. Складывалось впечатление, что он ни на минуту не может расстаться ни с одной из них. Может и действительно, они нужны ему всемодновременно, а может, таким образом демонстрируется глубокая занятость.
― Садитесь.
Полуйко присел за приставной столик, осмотрел хозяина кабинета. Высокий лоб, редкие зачёсанные назад волосы над ним, внимательный взгляд спокойных карих глаз выдавали в нём добродушного человека, имеющего солидный жизненный опыт. Он отметил, что начальник политотдела по профессии лётчик, о чём свидетельствует знак на его мундире.
― Зашёл лично представиться. Принимайте в свои ряды, ― сказал Полуйко.
― Добро пожаловать, Николай Алексеевич, ― радушно молвил Ткаль. ― Расскажите о себе немного подробнее, чем Вы сообщили в своём выступлении на совещании. Если Вы не возражаете, то я сделаю некоторые пометки для себя.
― Пожалуйста. Родился я на Сумщине в крестьянской семье 17 декабря 1931 года.
― Подождите! ― перебил Полуйко Ткаль. ― Так это что? У Вас сегодня День рождения? Чего ж Вы молчите?
― Так я ж вот и докладываю Вам. Вы просили шире рассказать ― я и расширил свой рассказ.
― А начальник училища про это знает?
― Наверное, нет.
― Почему ж Вы ему про это не сказали? ― удивился Ткаль.
― Он меня и не спрашивал про дату рождения.
― Надо было б доложить ему.
― И как Вы себе это представляете? Я приехал и с порога: „Прибыл в Ваше распоряжение. У меня сегодня День рождения!”?
― А зачем вы сразу ехали? Надо было отпраздновать дома с семьёй, а тогда уж и ехать.
― Я уже и так опаздывал… Да я и не придаю празднованию дня рождения большого значения. Какая радость с того, что на год стал старше?
― И не говорите... Хотя с другой стороны, прожив год, надо радоваться тому, что удалось его прожить. Как хотите, но я начальнику доложу.
― Зачем?
― Так надо. Он обидится, если узнает, что ему не доложили.
Ткаль снял трубку и попросил телефонистку:
― Валя, свяжи меня с Никоновым… Товарищ командир, вот у меня Николай Алексеевич, и я узнал, что у него сегодня День рождения… Хорошо, ― положил трубку. ― Сейчас будет.
― Владимир Прокофьевич, ― укоризненно сказал Николай, ― Вы меня поставили в неудобное положение.
― Это мы в неудобном положении. У начальника отдела кадров на вас имеется полная справка, и он должен был проинформировать командование.
― Я Вас прошу: не придавайте этому значения. Ничего не случилось. Никто в этом не виноват. Начальник отдела кадров мог и не обратить внимания на дату рождения. Действительно, кто мог подумать, что я припрусь именно в этот день?
Дверь в кабинет энергично открылась, и быстрым шагом зашёл Никонов. Полуйко с Ткалем встали.
― А-а! Замахорил день рождения? Не выйдет! Почему ж не сказал? Так не годится. Поздравляю с Днем рождения. Желаю крепкого здоровья, счастья, лётного долголетия.
― Спасибо, товарищ командир, ― ответил Полуйко. ― я не придал этому значения. Дата-то не круглая… Тридцать девять стукнуло.
― Как это не круглая? ― не останавливался Анатолий Николаевич. ― Круглее не бывает. В будущем году тебе будет сорок ― это уже четвёртый десяток пойдёт, а сегодня ты округляешь третий. Повторения не будет. Надо отметить…
― Я не возражаю, ― с готовностью откликнулся Полуйко. ― Правда, я ещё не разобрался с обстановкой. Мне нужна помощь.
― Тебе и разбираться не нужно. Всё организует Константин Александрович. Я задачу ему поставлю. Ты устраивайся в гостинице. Отдыхай. А вечером в восемнадцать часов быть в столовой в зале для лётчиков. Собираются все заместители, я их предупрежу. Запроси лётчиков лётно-методической группы… Все с жёнами. Там и познакомитесь.
― Спасибо, Анатолий Николаевич.
― Передай Холодкову, чтобы зашёл ко мне. Зайди к Демьяненко, пусть вызовет закреплённую за тобой машину и представит тебе водителя. Езжай в гостиницу, устройся, отдохни, и до ужина уточни все вопросы относительно отъезда в Жердевку. Проверишь готовность полка к полётам и к проведению лётно-методического сбора лётного состава и групп руководства полётами. Окинь своим свежим глазом. Надо сделать всё, чтобы в этом году залетали.
― Есть!
Начальник штаба училища подполковник Демьяненко Дмитрий Иванович, выше среднего роста, подтянутый, спокойный, уверенный в себе офицер. Форма на нём была безукоризненно подогнана, выутюжена. В отличие от кабинета Ткаля на его рабочем столе, кроме примитивной оргтехники, ничего лишнего не видно. Кабинет чист, убран, уютен. Сразу создаётся впечатление, что хозяин кабинета высокоорганизованный офицер.
Полуйко передал ему просьбу начальника училища относительно машины.
― Сейчас дам распоряжение, ― ответил Дмитрий Иванович и вызвал по телефону автопарк. ― За вами закреплён Газ-69. Водителем мы вам подобрали хорошего парня. Узбек по национальности, старателен, аккуратен, добросовестен, дисциплинирован. Мы его зовём Мишей. Он с этим соглашается, ибо его имя российской звучит не очень корректно. Что-то похоже на ругательство. Присмотритесь к нему. Если не будет возражений, то оставим его за вами.
Полуйко поблагодарил Дмитрия Ивановича за заботу и пошёл в свой кабинет, где офицеры заканчивали наводить порядок.
― О-о, это другое дело. Видите, аж самим приятно, ― сказал Николай Алексеевич.
― И всё правильно, зарылись мы здесь, ― сказал Любченко.
Сев за стол, Полуйко сказал офицерам:
― Есть изменения в сегодняшнем распорядке. Все указания относительно подготовки к командировке остаются в силе. Отъезд завтра поездом в шесть утра. Я сейчас еду в гостиницу. Вернусь оеоло пятнадцати. Вы все приглашаетесь начальником училища вместе с жёнами на восемнадцать часов в лётную столовую на дружеский ужин по случаю моего Дня рождения. Так вышло, что я приехал с невыполненным мероприятием. Константина Александровича начальник училища приглашает сейчас в свой кабинет. Наверное, на этот счёт.
Николай Алексеевич вытянул из кармана деньги и отдал Холодкову:
― Возьмите на расходы. Если по вашим расчётам не хватит, добавьте своих, а мы потом рассчитаемся.
Холодков взял деньги, пересчитал и вымолвил:
― Здесь хватит на целую эскадрилью.
― Не жалейте, расходуйте так, чтобы всё было на уровне.
Гостиница располагалась на главной площади города в двухэтажном доме. Однокомнатный номер на втором этаже со всеми удобствами вполне удовлетворял непритязательные запросы Полуйко. Он разместил вещи по своим местам. Не стал отдыхать, ибо был возбуждён многими впечатлениями от смены обстановки и поехал в училище.
Он все-таки обошёл всех заместителей начальника училища, представляясь каждому из них, ибо знал, что от доброжелательного сотрудничества с ними будет зависеть и его служебная судьба. Его опыт службы в армии подсказывал ему, что с коллегами всегда нужно иметь добрые отношения. Тогда они, если не помогут, то хоть не подставят. А здесь ещё появился неожиданный случай пообщаться в неформальной обстановке.
Вечеринка выдалась хоть и короткой, но тёплой, дружеской. Все желали Николаю Алексеевичу всего того, что надлежало желать в таких случаях. Все сожалели, что нет с ними его жены, и что они будут рады с ней познакомиться, как только она приедет.
В виду необходимстиь ехать утром в командировку, Никонов закрыл вечеринку, не дожидаясь времени выхода её до уровня логического завершения. Николай Алексеевич поблагодарил всех присутствующих за поздравление и пожелания, и все разошлись.
Утром следующего дня возглавляемая полковником Полуйко группа офицеров управления училища сошла с поезда на станции Жердевка. Встречал группу заместитель командира полка подполковник Погорелов на тягаче, приспособленным для перевозки людей. Мела позёмка, наметая сугробы, поэтому тягач пробирался медленно, постоянно застревая в снегу и буксуя.
Проехали большое раскиданное по берегам маленькой речки село, поднялись на пригорок, где стояло несколько неказистых строений, в которых и располагались штаб, казармы солдат, квартиры офицеров, прапорщиков и их семей. Впечатление не из самых приятных. Николай представил положение жён и детей офицеров и прапорщиков „Что они тут видят? Не позавидуешь…” Сердце защемило. Ему вспомнилась Поздеевка на Дальнем Востоке. „Там хоть станция была рядом, а тут…”
В штабе прибывших встретил командир полка подполковник Осташков Николай Макарович. Он доложил Полуйко, и повёл в свой небольшой кабинет, в котором не смогли поместиться все прибывшие из училища офицеры. Полуйко распорядился собрать руководящий состав полка, эскадрилий и частей обеспечения в классе, и направил туда прибывших офицеров. В кабинете остались Холодков и Любченко.
Полуйко бросилось сразу в глаза то, что в гарнизоне привыкли к постоянному пребыванию в гарнизоне представителей училища. На них не обращали никакого внимания, не было обычной в таких случаях настороженности. А что поделаешь? То внимание, которое должно было уделяться четырём полкам, сейчас отдавалось одному. Должно ж было руководство училища работать в частях! Но частые визиты старшего начальства сковывали инициативу руководства частей гарнизона, приучали к ожиданию подсказки даже в решении будничных вопросов.
― Николай Макарович, ― обратился Полуйко к Осташкову, ― мы имеем задание проверить готовность полка к началу полётов. Пожалуйста, на заслушивании дайте характеристику состоянию полка. Меня лично будут интересовать абсолютно все вопросы деятельности полка, но это потом. Сейчас основное ― готовность к полётам. Начальник училища приказал мне через два дня доложить ему о результатах проверки.
― А что проверять? ― с ноткою обиды в голосе спросил командир, и тут же сам ответил. ― Нечего проверять. Я и сам докладывал начальнику училища, что мы не готовы к полётам. Меня только и знают, что проверяют.
― Доложить ― это не всё. Нужно сделать всё, чтобы полк летал.
Николаю Алексеевичу не понравилось настроение командира полка. Через несколько дней полёты, а он говорит, что не готовы.
― Вот мы с вами поедем на аэродром, и вы увидите, что там творится. Стоянки самолётов засыпаны снегом, полоса не готова. Будку для обогрева вытянули трактором на аэродром ― вот и всё. Снегоочиститель работает круглосуточно, но что он сделает один? Полоса-то дня за два будет готова, если снег ещё не выпадет, но ещё ж нужно и рулёжные дорожки, заправочную подготовить…
― Хорошо, через час поедем на аэродром. Дайте команду комбату, чтобы он там был с нашим начальником аэродромной службы. С нами поедет Константин Александрович, а тебя, Володя, ― обратился Полуйко к Любченко, ― вместе с Котовым прошу ознакомиться с подготовкой лётчиков. Мне нужны будут вечером данные уровня их подготовки: налёт, перерывы в различных условиях, допуски. Одновременно покажете мне схемы полётных заданий, методические разработки лётных упражнений, результаты зачётов на допуск к полётам, приказы, материалы подготовки групп руководства полётами.
― Есть, товарищ полковник! ― ответил Любченко.
― Вас, Константин Александрович, прошу изучить состояние средств управления полётами, оборудование стартового командного пункта, проверить Инструкцию по производству полётов на аэродроме, схему запасных аэродромов и связь с ними, пособие руководителю полётов по оказанию помощи экипажам в особых случаях полёта.
― Есть! Инструкцию я сам разрабатывал. Они должны были подготовить схему района аэродрома на СКП ― проверю.
― Да. И на вечер захватите в гостиницу все материалы по проведению сбора групп руководства полётами.
На аэродром выехали тягачом. Дорога шла вдоль лесопосадки, которая тянулась водоразделом. Позёмка стихала, мороз крепчал. Полуйко сидел в кабине в лётном зимнем обмундировании, на ногах унты из собачьего меха. Теплота кабины и одежды разморила, глаза слипались, голова падала на грудь. Не больше двух часов он успел поспать ночью перед отъездом из Борисоглебска, а в вагоне не было необходимых условий для отдыха. Поэтому и клонило ко сну...
Из-за крайних деревьев лесопосадки открылись сначала автопарк, представляющий собой ограждённый колючей проволокой участок, на котором среди снега рядками стояло более десятка машин, а дальше ― стоянка самолётов, стоявших двумя рядами носами навстречу один одному. На стоянке копошились люди, одетые в тяжёлую зимнюю одежду, бугрившуюся от мороза, и большие серые валенки. Эта одежда замедляла движение авиационных специалистов, и они, казалось, передвигались, будто в замедленном кино. Люди готовили к полётам самолёты, откидывали из-под них снег, проделывали проходы, чтобы можно было их отбуксировать. Здесь же работал роторный снегоочиститель, который мощным потоком отбрасывал снег далеко в сторону.
На стоянке были и инженеры из управления училища. Старший из них подполковник Войцеховский сказал Полуйко:
― Техника будет готова к полётам, но из-за отсутствия тёплых помещений для проведения регламентных работ на оборудовании самолётов нельзя гарантировать её безотказность. В тех примитивных контейнерах, которые обогреваются буржуйками, как следует выполнять регламентные работы невозможно.
― Лабораторий сейчас не построить, ― сказал Полуйко. ― Надо исходить из того, что есть, а безопасность полётов нам с вами надлежит обеспечить стопроцентную, и при любых условиях.
За стоянкой начиналось заснеженное поле аэродрома. Невдалеке одиноко стоял контейнер, в котором железной дорогой перевозят самолёты. Похоже, он имел предназначение для обогрева и отдыха тех, кто будет участвовать в полётах.
― Не мало будет для всех? ― спросил Полуйко в Осташкова.
― А больше и нету, ― ответил Николай Макарович. ― Я договорился на станции относительно товарного вагона, но комбат никак его не притянет.
― Почему? ― обратился Николай Алексеевич к комбату.
― Вагон без колёс. Его можно тянуть только на полозьях, ― сказал командир батальона аэродромно-технического обеспечения. ― Потому через мост тянуть нельзя, а лёд на реке ещё тонкий, не выдержит тяжести трактора с вагоном. Как только окрепнет, сразу и притянем.
Поехали посмотреть на ВПП, по которой бегал трактор, тягая за собой железнодорожную рельсу, которая сравнивала снежные намёти. Толщина снегового покрова была небольшая, и могла позволить выполнять взлёт и посадку самолётов, но обозначение её границ было не чёткое, а стандартное оборудование ещё не завезли.
― Полосу с воздуха плохо будет видно, ― заметил Полуйко. ― Надо нарезать сосновых веток и расставить по бокам полосы вешки. Мы в Сибири такой способ применяли.
― Сегодня же пошлю людей в лес, ― сказал Осташков. ― Такая простая идея, а мы и не догадались.
― Сразу видно южного человека, ― в шутку акцентировал Николай Алексеевич внимание на том, что Осташков приехал из Бекетовки, где базировался один из учебных авиационных полков Качинского ВВАУЛ. ― В Сибири этот способ применялся широко, но всё же надо добиваться поставок стандартного оборудования, а вешки устанавливать как вспомогательное средство облегчения лётчикам ориентировки в случае выпадения свежего снега. Кроме того, веток нужно набросать и в районе полосы выравнивания для облегчения определения высоты начала выравнивания во время выполнения посадки.
Возвратившись с аэродрома, Полуйко сказал командирам полка и батальона:
― До обеда есть ещё время. Я хотел бы для ознакомления посмотреть объекты вашего городка.
Комбат с командиром полка переглянулись. Похоже, что они не ожидали, что заместитель начальника училища по лётной подготовке пойдёт по казармам смотреть на порядок.
― Не удивляйтесь. Должен же я знать, где и как вы живёте.
Знали командиры, что у них за порядок… То почему ж они его не навели как положено? Или руки не доходят, или свыклись с беспорядком? Полуйко был шокирован увиденным. Давно такого не видел.
Казарма для солдат полка находилась в запущенном состоянии, размещение людей на двухярусных кроватях не соответсвовало нормам, предусмотреннм приказами Министра обороны СССР. Вход в казарму не оборудован. Коридоры, спальное помещение, умывальники, туалеты, Ленинская комната, бытовая комната захламлены. Пол грязный, везде мусор. Окна не подогнаны, щели не законопачены и не заклеены, в казарме холодно. На батареях сушится обмундирование, валенки, портянки. Постели не заправлены, на кроватях валяются шинели, техническая роба. По углам свисает паутина. Умывальник загрязнён, краны позеленели, текут, раковины не чищенные. В туалет вообще зайти невозможно.
Обошли, посмотрели.
― Ну, что, Николай Макарович? ― сказал Полуйко. ― Такого я ещё не видел… Даже в самые тяжёлые послевоенные годы. Вы б когда-нибудь ткнули сюда носом командиров подразделений… С таким беспорядком не до полётов…
Не лучше порядок был и в казармах батальона. Возможно, только более свободное размещение военнослужащих, а в роте охраны казарма вообще наполовину свободна.
― Неужели нельзя было распределить равномерно? ― задал Полуйко вопрос сопровождающим, на который не получил ответа. ― А посмотрите, какой у вас в гарнизоне общий порядок? Личный состав не стриженый, имеет неряшливый вид. По гарнизону солдаты ходят по-одному. Дорожки не обозначены, снег своевременно не убирается, натаптывается в местах прохода… Ваш городок не похож на военный гарнизон.
Подошли к солдатской столовой. Вход обшарпанный, стены грязные, солдаты за столами сидят в верхней одежде, в зале для приёма пищи холодно, грязно. Стоит гвалт, раздача пищи происходит с криками.
Не намного лучше было и в офицерской столовой. Офицеры приходят на обед в лётном и техническом обмундировании. Отсутствует элементарная гигиена.
― Ну, что вам сказать? ― спросил Полуйко. ― Извините, но впечатление у меня отвратительное. Не думал, не гадал, что так можно запустить внутренний порядок. Вам можноза это премию давать: это ж надо суметь так запустить!.. К сожалению, ничего хорошего сказать вам не могу. Но считаю, что вы в состоянии привести всё в порядок.
Только вечером добрались до холодной трёхкомнатной квартиры в жилом доме, которая имела назначение гостиницы для офицеров, приезжающих в полк в командировку.
Полуйко заслушал всех офицеров, проверяющих готовность полка к полётам. Все высказались однозначно, что полёты начинать можно, но сначала с небольшой интенсивностью. Кое-что нужно подправить, но нужно летать, ибо не все ещё и видели полёты, не говоря уже об отсутствии практического опыта.
Звонить для доклада начальнику училища не было смысла, ибо связь осуществлялась через пять коммутаторов, и, практически, услышать что-либо было невозможно. Можно было только что-то передать через телефонисток, но Полуйко не хотел этого делать, остерегаясь искажения информации и разглашения нежелательных для посторонних сведений. Решил назавтра поехать и доложить лично.
Офицеры сидели возле печки одетые, ибо холод гулял по комнатам. Никто из местных начальников не побеспокоился об их уюте. Печка, которая была на кухне, давно уже не топилась, и уголь в ней горел плохо. Один из офицеров, сидя на табуретке перед печкой, раз за разом открывал дверцы и шуровал в печке кочергою. Толку с этого было мало ― лишь изнутри валил чёрный дым. Кто-то предусмотрительно захватил с собой из ленинской комнаты газеты, и теперь офицер сворачивал из них кульки и засовывал в печку. Газеты загорались, но быстро сгорали, не давая желанного тепла.
Майор из политотдела, сидевший перед открытой духовкой, периодически снимал со своей лысой головы шапку, наклонялся к духовке, нагревал её, и быстро надевал на голову. Полуйко удивился изобретательности майора и, не задумываясь, пошутил:
― Вы б голову сунули в духовку и там её погрели.
Не успел Полуйко и рта закрыть, как майор, нагнувшись, сунул в духовку голову.
― Что вы делаете?! ― закричал он, поражённый необдуманностью действий офицера, и за плечи выдернул его из духовки. ― Я ж пошутил!
Все, кто был на кухне, грянули смехом.
― А она и совсем не горячая ― оправдывался майор.
― Поджарился б, тогда была б тебе не горячая, ― заметил заместитель начальника политотдела подполковник Лаптев Николай Фёдорович, стоявший возле входа на кухню.
В ничем не прикрытых окнах зияли порядочные щели, сквозь которые в комнаты забирался морозный воздух. Все вместе взялись забивать и закрывать их газетами ― больше ничего не было под рукой.
Солдатские койки были покрыты вытертыми байковыми одеялами, бельё было застиранным, серым, во многих местах порванным.
Полуйко приказал вызвать комбата, в ведении которого находилась гостиница.
― Как вы думаете, ― спросил он комбата, ― можно здесь жить? Неужели, зная, что к вам приедут офицеры, никому и в голову не пришла мысль, что они будут у вас ночевать?
Комбат молчал.
― Посмотрите, ― продолжал Полуйко, подводя комбата к окну, ― вы даже окна на зиму не утеплили. Это уже мы газетами заткнули. Щели такие, что на улицу можно было палец просунуть… Да и печку нужно было затопить пораньше, а не когда офицеры пришли на отдых. Хотя… это ж какую печку нужно иметь, чтоб и пространство за окном нагреть? А куда ложиться? Посмотрите: вы могли б лечь в такую постель? Или вы заранее знали, что мы не сможем раздеться до белья и будем спать в шинелях?
Комбат молчал.
― Ну, что ж вы молчите? Что скажете?
― А что говорить? Дал команду, а они не выполнили.
― Нужно управлять батальоном, а не давать команды. А управление ― это процесс, который предусматривает: уяснение полученной задачи, оценку обстановки, принятие решения, постановку подчинённым задачи, и контроль исполнения. Упустишь какой-либо элемент ― и управления нет. Кстати, а где представитель тыла училища?
― Я его пригласил к себе домой ночевать… Мы с ним хорошие знакомые.
― Здорово!.. Вот это и есть основная причина беспорядка в вашем батальоне. Завтра чтоб порядок был наведён.
― Есть! ― ответил комбат.
― Наверное, и заведующая вашей, так называемой, гостиницы имеется?
Комбат молчал.
― Да его же жена и есть заведующая, ― подсказал один из офицеров политотдела.
― Это неплохо, что жена работает, ― заметил Полуйко. ― Ведь в таких гарнизонах нелегко жене офицера найти работу, но надо ж и дело делать, а не только на работе числиться.
По всему было видно, что комбат спешил исчезнуть, но он молчал. И неизвестно, про что он думал. Может, ему было стыдно за себя и своих подчинённых, которые не побеспокоились об уюте прибывших офицеров. Может, он думал, что, мол, свалились на мою голову. Служебными делами некогда заниматься, а здесь ещё их надо ублажать. А может, он ни о чём и не думал, а ожидал, когда же, наконец, слиняет с очей неудовлетворённых офицеров. Скорее всего ― последнее, ибо следующий раз, когда ему пришлось ночевать в этой, так называемой гостинице, никаких изменений к лучшему не произошло...
Что ж? Раз всё начинается с нуля, то до всего нужно доходить через собственный опыт, ибо люди в новое формирование приходили, как правило, с повышением по службе и не имели необходимого опыта. Они приобретали его, обжигаясь и набивая себе шишки. Были среди этих людей и такие, которые не прижились на прежнем месте службы, и от них попросту избавились, отправив в другое место на повышение.
Вернувшись в Борисоглебск, Полуйко доложил начальнику училища о результатах работы в полку.
― Да… ― отреагировал на доклад Никонов. ― Они стараются, но в существующем убожестве не всегда знают, за что браться. Разбогатеем, и дела пойдут на лад. Пока не начнём летать, мало что удастся изменить. Я понимаю: вам тяжело на это смотреть, приехав из обустроенного гарнизона, но привыкнете постепенно. Надо им помогать.
― Мне это понятно, ― ответил Полуйко. ― А относительно гарнизонов ― я их сменил много, всего насмотрелся, и ощутил на своей шкуре. Не везде были тепличные условия. Но не только от условий зависит порядок, а больше от умения командиров организовывать дело.
― Вот мы с вами и должны их научить этой организации.
В понедельник утром, 21 декабря 1970 года, на лётно-методический сбор и сбор групп руководства полётами выехали в Жердевку поездом начальник училища, все его заместители, начальники служб и другие офицеры управления училища. Единственный самолёт Ан-14, который был в то время в училище, и которым мог бы вылететь руководящий состав училища, не мог лететь из-за отсутствия погодных условий ― была пурга.
На сборы привлекли весь офицерский состав гарнизона. В той или иной степени к полётам причастны все. Одни летают, другие готовят или ремонтируют авиационную технику, кто-то обеспечивает связь и работу радиотехнических средств, кто-то готовит аэродром и обеспечивает охрану объектов, подвозит топливо, организует продовольственное и вещевое обеспечение, другие следят за здоровьем лётчиков и так далее. И от каждого из них зависит безопасность полётов, выполнение планов лётной подготовки постоянного и переменного состава училища. Надо, чтобы они знали, какие поставлены подразделениям задачи, умели взаимодействовать для достижения поставленной цели, имели единые взгляды на методику обучения, организацию, руководство и обеспечение полётов.
На общем собрании полковник Никонов открыл четырёхдневный сбор, огласил план его проведения и выступил с докладом о задачах учебно-боевой подготовки полка на 1971 учебный год.
Доклад об организации, проведении, обеспечении и руководстве полётами сделал подполковник Холодков. Он довёл требования документов относительно управления полётами, растолковал обязанности всех членов группы руководства и обеспечения полётов, рассказал о взаимодействии между ними во время проведения полётов, про оказание помощи экипажам, терпящим бедствие, и о действиях в особых случаях в полёте.
Полуйко выступил с анализом лётных происшествий и предпосылок к ним, происшедших в ВВС по причине недостатков в организации, обеспечении и руководстве полётами за последние пять лет.
Никонов приказал Полуйко продолжать руководство сбором, а сам поехал в Борисоглебск. Как обычно, с ним отбыли начальник политотдела и начальник штаба. В тот же день поздно вечером отбыл начальник тыла. Полуйко с заместителем начальника училища по ИАС и офицерами политотдела, лётно-методической группы и служб остался на все четверо суток. Для всех них здесь нашлись дела, которые крайне необходимо было выполнить до начала полётов.
В последующие дни были проведены групповые упражнения на средствах связи по управлению экипажами, и оказанию им помощи в особых случаях в полёте, отработаны практически другие вопросы, связанные с подготовкой групп руководства полётами.
Под конец сбора от лиц, которые по должности и личной подготовке должны быть руководителями полётов, их помощниками, дежурными штурманами, дежурными по приёму и выпуску перелетающих самолётов, расчётами КП и РСП, были приняты зачёты по знаниям документов, регламентирующих лётную работу. Большинство офицеров показали стойкие знания нормативных документов и умение руководить экипажами во время полётов.
Подводя итоги проведённого сбора, Полуйко отметил хорошую подготовку майоров Бакунина, Ильина, Салаты, лейтенантов Волошенко, Коваленко, Лифарова; и недостаточную ― капитана Симонова, лейтенантов Сидельникова, Рустемова, Ольшанова, Ремнёва, Данилевича, Дузя. Он приказал дать последним дополнительную подготовку, и принять от них соответствующие зачёты, а также повторно отработать вопросы, по которым выявлены недостаточные знания и умения.
Была также проведена предварительная подготовка к полётам первого лётного дня.
Возвратившись в штаб училища, Полуйко доложил начальнику училища о результатах проведения сбора, предварительной подготовки и о даче заявки на полёты.
― Хорошо! ― высказал удовлетворение Анатолий Николаевич с каким-то подъёмом. ― Наконец-то, и мы залетаем!
На следующий день полёты не состоялись из-за непогоды. Но 26 декабря 1970 года выдался солнечный морозный день. С утра поступила команда ехать на аэродром для следования в Жердевку на полёты.
Собрались быстро, и стояли возле подготовленной к полёту „Пчёлки” ― ожидали начальника училища. Кроме Полуйко, здесь были Холодков, Жуков и Марченков. Другие офицеры училища, которые должны были принять участие в полётах, находились в Жердевке, ожидая погоды.
Подъехала „Волга”, из которой вышли Никонов, Ткаль и Демьяненко. Они быстро прошли к самолёту.
― Николай Алексеевич, садитесь за штурвал и везите нас на Жердевку, ― на ходу кинул своё непререкаемое Никонов, и сел в кресло пассажира.
„Что-то новое, ― подумал Полуйко. ― Почему ж накануне не предупредил, что мне лететь? Ни карты, ни полётного листа, ни приказа о допуске меня к полётам…” Сомнений в том, что он выполнит этот полёт, не было, но в соответствии с нормативными документами так не делается. Он зашёл в салон, быстро заполнил бланк полётного листа, и дал Никонову на подпись. Тот удивлённо поднял брови, но взял ручку и быстро подписал. Демьяненко, видимо, понял Полуйко и сказал, усмехаясь:
― Не волнуйтесь, Николай Алексеевич, приказ о вашем допуске к полётам на Ан-14 командир подписал.
Он сел за штурвал, включил рацию, надел наушники и запросил у КП разрешение на запуск.
Взлетели в зимнее небо. Металлически звенел воздух, рассекаемый винтами двух моторов. Снег искрился, отражая весёлые лучи солнца. Внизу проплывали тёмный лес, деревни, закрытые льдом речки, покрытые снегом поля. Полуйко с интересом всматривался в незнакомую местность района, который должен стать повседневным полигоном его труда.
Летели недолго. Не прошло и четверти часа, как Полуйко, связавшись с руководителем полётов аэродрома „Жердевка”, заходил на посадку. Полоса виднелась не очень чётко. Небольшие вешки, которые были покрыты инеем, сливались с общим белым фоном. Но хорошо были видны "Т", выложенное из красных полотнищ, машины СКП, люди возле заправочной стоянки самолётов, которая разместилась возле СКП.
После посадки Полуйко зарулил на стоянку, направление на которую указал ему флажками дежурный прапорщик с красной повязкой на рукаве чёрной робы, потом прогазовал, подняв мощным потоком воздуха от винтов снежное облако, и выключил моторы.
Прибывших встретил командир полка.
Весь личный состав полка и батальона выстроился перед семью самолётами, которые были отбуксированы на полёты. Форма одежды ― рабочая аэродромная. Лётчики одеты в меховые костюмы и унты, другие авиационные специалисты ― в ватные костюмы с брезентовым верхом, и валенки. Шапки-ушанки были завязаны под подбородком, ибо мороз щипал незащищённые одеждой места, а ничем не задерживаемый на аэродроме ветер пронизывал непродувную робу, казалось, насквозь.
Осташков доложил начальнику училища о готовности полка к полётам, и сразу побежал к строю полка, чтобы оттуда докладывать начальнику училища. И вот звучит его команда:
― По-олк! Равня-а-айсь!.. По-олк! Смирно! Равнение на-а аправо!
Командир полка, уже в направлении от строя, с поднятой к головному убору рукой строевым шагом направился навстречу приближающемуся начальнику училища. За начальником училища на расстоянии полметра следовал начальник политотдела, а ещё метров за пять ― все другие заместители. Субординация выдерживалась безупречно.
― Товарищ полковник! Полк в ознаменование начала полётов построен! Командир полка подполковник Осташков!
Никонов прошёл дальше к середине строя, держа руку возле папахи. Остановившись, он поздоровался:
― Здравствуйте, товарищи!
― Здравия желаем, товарищ полковник! ― громко, но не столь чётко прокричали десятки глоток. Или морозный воздух скрыл слова, или замёрзшим ртам тяжело было чётко их выговаривать, но Полуйко послышалось „Дра! Жа! Ва! Ов!”.
― Вольно! ― скомандовал Никонов.
― Во-ольно-о! ― повторил команду Осташков.
― Товарищи! ― громко начал свою речь начальник училища. ― Сегодня в жизни полка и всего училища знаменательный день ― мы после десятилетнего перерыва начинаем полёты. Борисоглебское училище лётчиков было расформировано в 1960 году во время значительного сокращения Вооружённых Сил СССР. И вот теперь решением партии и правительства, через десять лет снова восстанавливается его деятельность уже на более высокой образовательной основе. Выпускники училища будут иметь высшее образование и квалификацию „лётчик-инженер”. Сегодня, впервые с аэродрома училища поднимется реактивный самолёт, чем будет положено начало напряжённой лётной работы по подготовке для нашей Родины лётчиков, которые в будущем будут защищать мирное небо нашей Родины. Сегодня нам предстоит выполнить лишь несколько полётов, но придёт время, когда в небе училища будет тесно от самолётов, ибо их одновременно будет в воздухе более сотни. Но вы ― первопроходцы! С вас начинается училище! Поэтому гордитесь этой участью, и берегите честь зачинателя! Командование и политотдел Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков поздравляют вас с началом полётов, желают вам всем крепкого здоровья, успехов в вашем ратном труде на благо нашей Родины! Чистого неба вам, товарищи!
Все шумно заплескали рукавицами.
Вперёд вышел командир полка.
― Митинг личного состава полка, посвящённый началу полётов, объявляется открытым! Слово предоставляется командиру первой эскадрильи майору Бакунину!
Выступил комэск, потом техник самолёта, связист, командир аэродромной роты. Все они призывали личный состав Жердевского гарнизона к добросовестному выполнению своих обязанностей, к выполнению плана лётной подготовки с наивысшим качеством. Завершил выступления заместитель командира полка по политической части майор Салата.
Снова заговорил Осташков:
― Право первого полёта предоставляется выпускнику Борисоглебского военного авиационного училища лётчиков 1947-го года старшему штурману училища подполковнику Холодкову и командиру первой эскадрильи майору Бакунину! Митинг, посвящённый началу полётов, объявляется закрытым. Командирам подразделений развести личный состав по местам работы!
С максимально возможной торжественностью отметили первый лётный день, а потом начался тяжёлый труд всего личного состава училища по выполнению полётов. Нужно было „размножаться”, как говорят лётчики.
Сначала полетели Холодков с Бакуниным на разведку погоды. Потом они же слетали в зону на сложный пилотаж, который выполнил каждый из них под наблюдением другого. Потом они полетели на разных самолётах самостоятельно. И только после этого они же начали провозить руководящий состав полка и эскадрилий.
До лейтенантов в этот день очередь не дошла ― не хватило времени, потому как прежде нужно было подготовить инструкторов, которые будут их обучать.
Не ладилась связь: раз за разом отказывала радиостанция.
Не все самолёты, отбуксированные на старт, оказались исправными.
Буржуйка в контейнере, который вытянули на аэродром, дымила, и никак не хотела греть.
Водитель топливозаправщика не смог запустить мотор и опоздал на заправку самолёта.
Были и другие нарушения правил полётов и неполадки. Но, несмотря на них, довольными были все, ибо приступили к основному делу, ради которого всё затевалось, и для выполнения которого все они были предназначены.
Началось приобретение опыта...
Николай Алексеевич понимал, какое большое значение имело начало полётов для подъема делового настроения всего личного состава училища Хотя не всем лётчикам повезло полетать ― летали только единицы руководящего состава, а всё же каждый чувствовал себя причастным к этому примечательному событию.
Не летали в этот день ни Полуйко, ни Любченко, ни Котов, ибо они раньше не летали на Л-29. Им ещё нужно было выучить самолёт и сдать соответствующие зачёты. А времени прошло с момента прибытия их в училище ещё маловато. Они понимали, что затягивать с переучиванием не стоит, учитывая их служебное положение. Полуйко подготовил проект приказа начальника училища об организации их переучивания, и они засели за изучение самолёта в учебно-лётном отделе. В то же время они не бросали выполнять свои обязанности по службе.
.
2
.
Под новый год Полуйко поехал за семьей. Собрались быстро. Дело знакомое ― не один раз приходилось перебираться на новое место службы и обустраиваться. В хлопотах миновали и преддверие нового года и новогодние праздники. Встретили Новый год в семье Титаренко. Пару часов посидели за праздничным столом, вспомнили хорошие события и неурядицы прошлого года, помечтали о будущем, а утром засунули вещи в контейнер и отвезли его в Камышин на контейнерную станцию. Взяв с собой самое необходимое, сели на поезд и поехали. Прощай Петров Вал, прощай аэродром „Лебяжье”, прощай полк, прощайте десять лет жизни, отданной службе на этом аэродроме, прощайте друзья и недруги, прощай школа для детей.
В полночь приехали на станцию Балашов. Выгрузились и переместились в холодный вокзал. Полуйко пошёл искать машину. Перед поездкой за семьёй он договаривался с начальником штаба училища, что он вышлёт ему навстречу „Газик”, закреплённый за ним. Старшим машины должен был ехать механик тренажёров учебно-лётного отдела прапорщик Шпанов Кирилл Петрович. Среднего возраста, старательный специалист считался незаменимым в своём деле. Ему доверяло начальство, и он платил за это безотказностью и тщательностью в работе; всегда выполнял все поручения, которые ему поручали.
Николай удивился, что на привокзальной площади не видно „Газика”, ибо договаривались с Кириллом Петровичем, что он будет на вокзале не позже двадцать третьего часа. На площади стояла старушка „Победа” и два „Москвича”, один из которых, похоже, уже давно не двигался с места, ибо существенно был присыпан снегом.
„Что-то не получилось, ― подумал Николай. Перспектива ночевать на вокзале до утра и ехать поездом до Борисоглебска не радовала, и он пошёл к машинам, стоявшим на площади. ― Может, удастся договориться с хозяином, чтоб отвёз”.
Полуйко подошел к „Москвичу” ― нет никого. В „Победе” на заднем сидении, согнувшись калачиком, лежал... Шпанов.
― Подъём! ― обрадовавшись, что нашёл своего встречающего, постучал по борту машины.
― Га?! ― проснулся прапорщик и выскользнул из машины, не понимая, что случилось.
― Давно спите? ― спросил Полуйко. ― А где же водитель и „Газик”? На „Победу” променяли?
― Здравия желаю, товарищ полковник! Но я на своей машине приехал.
― А полковник Демьяненко знает, что вы изменили его решение.
― Нет, я ему не сказал. Думаю, что он не будет против.
― Плохо… А как вы себя чувствуете? ― спросил Полуйко, чувствуя запах спиртного. ― Где же вы хлебнули?
― Да я немножко, погреться, а то замёрз.
― Ну, и куда же мы с вами поедем? Разве же могу я вам доверить свою семью?
― Да я хорошо себя чувствую. Товарищ полковник, простите мне. Я же хотел, как лучше.
― Благими намерениями вымощена дорога в ад. Пойдёмте.
Подошли к месту в вокзале, где расположилась жена с детьми.
― Нина, у тебя осталось кофе? ― спросил Николай.
― Ещё должен быть, ― ответила Нина, доставая двухлитровый китайский термос. Она поняла, кому был нужен кофе, посмотрев на того, кто пришёл с её мужем и дрожал не то от холода, не то с похмелья. Достала большую кружку, налила её полную и подала.
Прапорщик выпил кофе одним махом, поблагодарил и повернул кружку.
― Может, ещё? ― спросила Нина.
― Нет, достаточно. Благодарю. Я готов в дорогу, ― бодро ответил Шпанов и, подхватив чемодан, понёс его к машине.
Нина обеспокоено сказала мужу:
― Коля, может, подождём немного, пусть проспится? Недалеко и до греха, не дай, Господи.
― Ничего, он мужик крепкий. Потихоньку доедем.
Позабирали последние вещи и поплелись к машине. Шпанов помог разложить вещи в машине и сел за руль. Николай сел рядом с водителем, а Нина с детьми умостилась на заднем сидении. Мотор заурчал, и машина плавно покатилась по заснеженной улице, вдоль железной дороги.
Быстро улица закончилась, и они выехали за город по шоссе, что вело к Борисоглебску. Справа по ходу машины параллельно с шоссе тянулась железная дорога, прикрытая широкой лесополосой.
Салон машины быстро наполнился теплом. Николая клонило ко сну, но он не давал себе вздремнуть, бдя за действиями прапорщика, иногда посматривая на него. Всё шло спокойно, хотя Николай видел, что водитель слишком напряженно всматривается в дорогу.
― Как самочувствие? ― спросил Николай Шпанова.
― Н-нормально, ― выдавил тот.
― Может, отдохнёте?
― Т-та нет, всё в порядке.
Не прошло и двух минут, как Николай увидел, что шоссе вдали поворачивает направо в лесную полосу.
―Смотри, поворот.
― Вижу.
Повернули направо. В свете фар появился переезд через железную дорогу без шлагбаума. Николай посмотрел в обе стороны ― поезда не видно.
― Свободно, ― сказал он. ― Можно ехать.
Шпанов добавил газу, и „Победа”, перевалившись через одноколейку, с ускорением покатилась по склону шоссе вниз.
― Тише. ТОРМОЗИ!!! ― крикнул Николай, увидев, что шоссе круто поворачивает влево на девяносто градусов, а водитель не реагирует на изменение дорожной ситуации.
Или Шпанов услышал крик Полуйко, или сам увидел, что ему нужно поворачивать, но он круто повернул руль налево. Завизжали колеса, машину понесло боком с шоссе. Если бы не бруствер сгорнутого с дороги снега, куда влетела машина, то неизвестно, какие были бы последствия. Мотор заглох.
Дети проснулись от крика-шума.
Шпанов открыл дверцы и вылез из машины. Туда же выбрался и Полуйко, ибо его дверцы были прижаты снегом. Повыходили Нина с детьми.
― Что случилось? ― спросила Нина. Она дремала и не видела, как развивалась ситуация.
― Вот видишь, что? ― сказал Николай. ― Едва не влетели.
Шпанов растерянно стоял возле машины, которая на пол капота зарылась в снег.
― Вы что, ничего не видели? ― спросил его Полуйко.
― Не знаю, как оно и произошло. Я не думал, что здесь поворот. Мне казалось, что он дальше.
― Произошло то, что должно было произойти. Не стоило пить в дороге. Ну, и что будем делать?
Не услышав ответ, Полуйко спросил:
― Лопата хоть есть?
― Есть, есть, ― Шпанов, словно только что проснулся, ринулся к багажнику и вытянул оттуда лопату.
― Не спешите ― нужно осмотреть машину. Доставайте фонарь. Саша, где наш фонарик?
Саша полез в кабину.
― Аж вот где, ― он протянул отцу фонарь.
― Оденьтесь теплее и садитесь в кабину. Как знать сколько придётся провозиться.
Оглядели машину. К счастью, обошлось без серьёзных повреждений. Лишь правое крыло и правые передние дверцы получили вмятины. Все-таки „Победа” имела крепкий корпус.
Когда почти за полчаса отбросали снег, вытолкали машину на дорогу. Мотор завёлся, и путешественники поехали дальше.
― Вот так, Кирилл Петрович, скорость не более сорока километров в час. Мы не знаем, какие ещё повреждения могут оказаться после такой остановки. Думаю, что спать вы уже не хотите. Трогайте потихоньку.
― Понял.
Полуйко, когда они возились с машиной, решил не давать прапорщику руль, а самому вести машину, хотя он не имел с собой прав и никогда на „Победе” не ездил.
„Как-нибудь доеду” ― думал он. Но когда откопали машину, он увидел, что Шпонов полностью пришёл в себя и может ехать. Хмель как ветром сдуло. Поэтому он отказался от нарушения правил движения.
Хорошо, что за весь путь не встретилось ни одной машины. Хоть и приехали домой уже под утро, зато без дальнейших инцидентов.
Нина устраивала быт сначала в гостинице, а затем, когда пришёл контейнер с домашними вещами, во временной квартире в одном из трёх домов, расположенных на улице Восточной за забором училища. Ребята, пока были каникулы, помогали ей, ибо отец утром шёл на службу и возвращался поздно вечером, а иногда и отнюдь не приходил ― находился в командировке.
Закончились каникулы, ребята пошли в новую для них школу, и Нина опять осталась сама со своей судьбой, к которой она так и не смогла привыкнуть ― ожидать мужа и детей домой.
Весь январь рядом с выполнением заданий организации лётной подготовки, Полуйко и лётчики лётно-методической группы в учебно-лётном отделе и в полку проходили теоретическое переучивание на самолёте Л-29.
Были сданы экзамены, и 3 февраля 1971 года лётчики управления училища начали полёты в Жердевке. Инструктором по переучиванию лётчиков был назначен подполковник Холодков.
Хотя Л-29 ― самолёт намного проще в эксплуатации от тех, на которых Николай Алексеевич до тех пор летал, но и здесь он столкнулся с некоторыми трудностями, которых раньше не мог себе даже представить. Переход на пилотирование менее сложной, менее скоростной авиационной техники, обычно, имеет некоторые трудности, которые преодолеваются приобретением определенных навыков. Но Полуйко не думал и не гадал, что для него они именно такими возникнут во время освоения Л-29.
Первый полёт он выполнял в передней кабине. Инструктором летел Холодков. Николай Алексеевич сам выполнял и выруливание, и взлёт, и набор высоты в зону, и пилотаж, и всё остальное. Пока был после взлёта на малой высоте, где заметное перемещёние самолёта относительно поверхности земли, то внимание было занято разными действиями с оборудованием кабины, он никаких особенностей не ощущал, кроме того, что самолёт имел значительно меньше скорость и скороподъёмность. Но когда самолёт набрал высоту за две тысячи метров и был в угле набора, Полуйко глянул за борт кабины вниз и почувствовал, что… самолёт движется назад, на хвост! Что это?.. Взгляд в кабину ― скорость нормальная, вариометр показывает набор высоты, посмотрел за борт ― самолёт движется назад! По спине побежала струйка холодного пота. Он помотал головой, всматриваясь в показания приборов, ― всё нормально, глянул за борт ― самолёт оседает на хвост! Иллюзия движения?!
Такого явления Николай Алексеевич за двадцатилетнюю лётную практику ещё не ощущал. Чтобы днём при ясном небе, при видимости наземных ориентиров была иллюзия! Бывало, иногда в облаках или ночью возникала иллюзия крена. Тогда в горизонтальном полёте кажется, что ты летишь с креном градусов до девяносто или даже кверху колесами, и такое возникает желание перевернуть самолёт, что, бывает, и перевернёт кто-то, а затем, если не переборет себя довериться приборам, попадает в непонятное и неуправляемое положение и падает. Хорошо, если хватит силы воли и мастерства выйти из этого аварийного положения. Тогда полёт может закончиться благополучно. А если нет, то, будет падать до самой земли, до смертельного столкновения с ней. Редко когда лётчик катапультировался, если он попал в непонятное положение в полёте. По большей части борется до последнего, надеясь, что справится.
Вот и здесь Полуйко сосредоточился в кабину на приборы. Напряжённо читал показание приборов, пытаясь создать образ полёта. Все правильно ― самолёт летит вперёд, набирая высоту. Скорость, хоть и сравнительно с МиГ-21 и небольшая ― всего триста сорок километров в час против тысячи, но самолёт летит! И здесь же, поглядев за борт, видит движение на хвост. Так и не избавился от иллюзии, пока не набрал высоту, необходимую для пилотажа. Даже вспотел от борьбы сам с собой. С началом пилотажа иллюзия исчезла и более не возвращалась.
Выполняя фигуры пилотажа, Полуйко недовольно отметил про себя, что они очень быстротекущие: виражи ― вокруг хвоста, а вертикальные ― переворот, петля, полупетля ― как будто на лопинге. Он скучал за МиГами, за скоростью, высотой, маневренностью истребителя, за ощущением свободы и широты парения в воздушном пространстве..
После выполнения задания в зоне Полуйко выполнил два полёта по кругу с конвейера. Разобрав полёт с Холодковим, Полуйко полетел в зону на сложный пилотаж с Никоновым, который должен был дать ему допуск к самостоятельным полётам.
Набирая высоту, Полуйко ожидал появление иллюзии, но, на чудо, она не появлялась, сколько он не переносил взгляд от приборов на землю. Он выполнил задание в зоне, к которому входило: два штопора по одному витку влево и вправо, набор высоты после которых осуществлял боевыми разворотами, левый и правый виражи, два комплекса (переворот ― петля ― поворот на горке ― полупетля), пикирование и горка, спираль. Никонов просидел молча весь полёт, а после полёта бросил своё короткое:
― Летай.
В тот же день Полуйко выполнил четыре тренировочных полёта по кругу с конвейера. Можно сказать, что уже адаптировался на новом типе самолёта.
На следующий день он выполнил один тренировочный полёт в зону на простой пилотаж, два полёта в зону на сложный пилотаж, контрольный полёт по маршруту для проверки визуальной ориентировки и контрольный полёт по приборам под шторкой.
Максимальная нагрузка Полуйка в полётах вызывалась необходимостью, как можно, быстрейшего ввода в строй его как лётчика и инструктора на самолёте, которым вооружено в настоящее время училище. А зимой не так много выдаётся дней с лётной погодой.
За следующие два лётных дня (16 и 17 февраля) Полуйко выполнил 13 полётов, в том числе полёты на групповую слётанность в составе пары, в зону и по кругу из задней кабины, зачётный полёт с начальником училища на допуск к инструкторской работе на самолёте Л-29, а на следующий день уже выполнял инструкторские полёты с лётным составом.
 Полковник Полуйко Н.А. во время полётов на аэродроме Борисоглебск. 1971 год.
.
Начальника училища, как и его заместителя по лётной подготовке беспокоила подготовка молодых лётчиков. Они понимали, что эти молодые лейтенанты будут представлять основу будущего лётного состава училища. Из них придётся назначать командиров звеньев, а затем и командиров эскадрилий будущих формирований. Поэтому они проникались их становлением не только как лётчиков, но и как методистов лётного обучения, организаторов лётного дела. Нужно было вырабатывать и внедрять свой собственный, борисоглебский, подход к методике обучения курсантов, организации полётов, исходя из специфики училища, его кадрового состава, аэродромной сети, авиационной техники, средств радиотехнического и аэродромно-технического обеспечения.
Лётчики, которые прибыли и которые ещё прибудут на формирование лётных подразделений училища, учились или работали в разных лётных училищах, в том числе и в бомбардировочных. Поэтому они имеют разные подходы к лётному делу, имеют свои, присущие тем училищам особенности. Но здесь нужно закладывать свой единый в училище взгляд на лётное дело. А это требует значительных усилий заместителя начальника училища по лётной подготовке. Нужно проводить занятия с лётчиками по вопросам практической аэродинамики, техники пилотирования, организации полётов, руководства полётами, методики обучения, безопасности полётов и тому подобное. Нужно было летать с руководящим лётным составом и лётчиками-инструкторами на проверку техники пилотирования и методики лётного обучения, проводить показные полёты.
Все лётчики-инструкторы первых двух авиационных эскадрилий полка Осташкова были укомплектованы молодыми лейтенантами, которые прибыли по окончании Ейского высшего военного авиационного училища лётчиков в 1970 году. В целом подготовка их как лётчиков была соответствующей требованиям. Но специфика лётного труда такова, что для того, чтобы лётчик поддерживал свое лётное мастерство, а тем более совершенствовался в полётах, нужна постоянная систематическая тренировка как на земле, так и в воздухе. Лётные навыки, сформированные в училище, как следует, ещё не закрепились. Перерывы в полётах имели сильное влияние на их сохранение. А здесь ещё и образовался значительный перерыв по завершении лётной практики в училище через сдачу государственных экзаменов по теоретической подготовке, пребывание в отпуске, который положен выпускникам по завершении училища, вынужденного отсутствия полётов в полку с началом формирования, практически, до конца апреля ― начала мая в следующем году. Длительность такого перерыва составляла более полгода.
Кроме того, возобновление лётной практики выпускников проходило на самолёте, на котором выпускники летали на втором курсе училища, и свыше двух лет тому назад, что тоже влияло на наличие у них утраченных навыков.
Командование училища и полка учитывало также то психологическое состояние молодых лётчиков, которое негативно влияло на их отношение к полётам. Они были уже лётчиками, которые полетали на боевых самолётах, и считали, что на самолёте Л-29 им нечего делать. Поэтому большинство из них относилось к требованиям командиров относительно тщательной подготовки к полётам скептически, что, невзирая на значительное время, выделенное для их теоретической подготовки, они имели недостаточные знания авиационной техники, аэродинамики, других теоретических вопросов, необходимых для полётов. Это было выявлено во время проверки комиссией училища перед началом полётов, и заставило значительную часть лётчиков не допускать к полётам, назначать время для дополнительной подготовки и перепроверки.
Аналогичная ситуация складывалась и со вторым потоком прибывшего пополнения молодых лётчиков для двух других эскадрилий этого полка, которые прибыли весной 1971 года из Барнаульского высшего военного авиационного училища лётчиков. Они окончили училище по ускоренной программе, не выполнив боевого применения самолёта и получив соответственно меньший налёт.
Все это приходилось учитывать полковнику Полуйко и его лётно-методической группе в практической работе.
Нужно было разработать множество пособий и методических разработок по вопросам организации и проведения полётов и методике лётного обучения в разных метеорологических условиях днем и ночью.
Обычно, эти документы, разрабатывались и офицерами лётно-методической группы училища, но над ними нужно было ещё работать, чтобы привести к единым требованиям, стандартам. Состав лётно-методической группы из двух лётчиков не позволял решать подобные задания. Командование училища немало прикладывало усилий, чтоб убедить кадровые и организационно-мобилизационные органы ВВС округа в необходимости уже сейчас открыть штаты лётно-методического отдела вместо группы. А, следовательно, Полуйко приходилось самому лично разрабатывать много материалов, что забирало немало времени, отвлекало от непосредственной организации лётной работы.
 Командование БВВАУЛ на собрании партийного актива училища.
Слева направо: полковник Носов С.В., полковник Полуйко Н.А., полковник Никонов А.Н., представитель политотдела ВВС Московского ВО генерал ... (фамилия не известна), полковник Ткаль В.П., полковник Демьяненко Д.И., полковник Жуков О.К., ст. лейтенант ... 1971 год.
.
Полуйко понимал также, что без жёсткой требовательности к точному и чёткому выполнению в подразделениях училища правил полётов, без надлежащего контроля качества организации полётов, руководства ими, без системного личного участия в полётах невозможно добиться единого понимания правил полётов, выполнения планов лётной подготовки и обеспечения безопасности полётов. Поэтому он почти ежедневно находился на аэродроме, где решались самые сложные задания, касалющиеся лётной подготовки.
Весной с прибытием нового пополнения молодых лётчиков ― выпускников Барнаульского высшего военного авиационного училища лётчиков, полк Осташкова был укомплектован полностью. Обстановка складывалась таким образом, что лейтенантов, которые ещё сами не имели опыта инструкторской работы, вынуждены были ставить командирами звеньев. Нужно было обучать их, и обучать их подчинённых.
Прибывшие лётчики с энтузиазмом взялись за свою подготовку. Их уже ждали курсанты. Они первыми начнут учить летать юношей, хотя и сами ещё не далеко ушли от юношеского возраста.
Несколько десятков молодых, энергичных, неспокойных, устремлённых в будущее лейтенантов. Они все почти похожие один на одного своей молодостью. Но они разные. Только сейчас, когда началась их практическая деятельность, начнётся складываться судьба отдельно каждого из них. Один из них быстро отсюда пойдёт вперёд, другой будет отставать, но тянуться за ним, третий будет топтаться на месте, так и не пойдёт никуда. А будут и такие, которые повернут назад. Никто из них и не поймёт, почему они попали на этот путь, который оказался явно не для них.
Проводя занятия с молодыми офицерами и выполняя с ними контрольно-показные полёты, Полуйко присматривался к ним, пытаясь распознать их способности к освоению более сложных задач лётной службы, чтобы более эффективно влиять на их карьеру.
Среди прибывших обратил на себя внимание среднего роста, коренастый молодой лётчик – лейтенант Руцкой Александр Владимирович. Проводя занятия с лётчиками, Полуйко не мог не выделить среди других лейтенанта, который всегда внимательно слушал преподавателя. Было приятно сознавать, что слушатель критически воспринимает всё, про что говорится в докладе. Николай Алексеевич видел по лицу Руцкого, как воспринимается его рассказ. Если всё было понятно, то лицо излучало удовлетворение, заинтересованность, а если он касался какого-либо вопроса, который не воспринимался умом слушателей, то на лице Руцкого можно было прочитать растерянность, нетерпение, протест. Тогда Полуйко подходил к толкованию вопроса с другой стороны, пытаясь разъяснить непонятные нюансы.
Среди молодых лётчиков был заметен и выпускник Ейского ВВАУЛ 1970 года лейтенант Волошенко Александр Александрович. Он выделялся своим серьёзным отношением к личной лётной подготовке, к повышению знаний в вопросах аэродинамики, авиационной техники, тактики. Характерной чертой его поведения была исключительная любознательность и старательность. Спокойный, вдумчивый, организованный молодой лётчик с первых дней пребывания в эскадрилье выбился в лидеры и был определён первым кандидатом на должность командира звена.
Отметил Полуйко среди слушателей и лейтенанта Ильина Сергея Дмитриевича, сына его бывшего комэска из Алейска подполковника Ильина, в эскадрилье которого он служил перед расформированием Сибирского лётного училища. Лейтенант так поразил его схожестью со своим отцом, что он узнал его с первого взгляда. Полуйко помнил подвижного русого мальчишку, который всегда бежал навстречу своему отцу, когда они возвращались с аэродрома в жилой городок. И вот теперь перед ним стоял возмужалый лейтенант, которому надлежало пройти путь отца, и пойти дальше, освоив высоты в авиации да и в жизни, которые не являлись его отцу даже в мечтах.
Полуйко давно уже научился различать людей по их отношению к делу. Одни безразличны ко всему, что творится вокруг. Они бывают или очень старательные работники, которые выполняют всё, независимо от того, в каких условиях и как это происходит, был бы приказ старшего начальника, или ленивые, ибо им не хочется даже подумать над тем, что помогает им, а что мешает. Других беспокоит всё, что относится к их делам, и тогда они, в зависимости от их характера, или высказывают неудовлетворённость, или пытаются сами устранить с пути преграду, или советуют кому-то это сделать.
Лейтенанты, фамилии которых упомянуты выше, со временем пошли каждый своим путём, добившись высокого положения в жизни. Они первыми были назначены командирами авиационных звеньев, командирами авиационных эскадрилий. А далее они стали известными личностями в государствах бывшего СССР.
Однажды Полуйко прилетел в полк Осташкова, где планировалось офицерское собрание. Ему хотелось послушать, что говорят сами офицеры про свою подготовку к полётам с курсантами накануне работы комиссии училища, которая должна определить готовность полка к выполнению своего предназначения ― готовить лётчиков.
Командир полка сделал доклад. Он проанализировал состояние лётной подготовки в полку, отметил лучших лётчиков, покритиковал отстающих, поставил задачи на ближайшее время и попросил офицеров высказать свои мысли относительно улучшения состояния дел в полку.
Полуйко подумал, что вряд ли будут активно обсуждаться дела, если заранее не назначены кандидатуры для выступления. Но он ошибся. Один за одним поднимались офицеры, и высказывали свои мысли относительно тех недостатков, которые допускались во время их лётной подготовки, и которые мешали нормально работать. Он сидел за задним столом, внимательно слушал, и кое-что записывал себе в блокнот. Он отказался сесть за стол президиума, куда его приглашал командир полка, ― так удобнее воспринимать выступления офицеров, которые выходили к трибуне.
Первым взял слово заместитель командира эскадрильи по политической части старший лейтенант Фролов.
„Наверное, выступает по назначению, чтобы дать направление обсуждению доклада командира”, ― подумал Полуйко, записывая фамилию выступающего молодого замполита, недавно назначенного на эту должность.
Поговорив о том, о сём – что-то об исполнительской дисциплине и требовательности, о требованиях партии, призвал всех лётчиков воспитывать курсантов в духе преданности Родине, дисциплинированности, и сел на место.
За ним у председательствующего командира полка попросил слова молодой лётчик эскадрильи майора Мухи лейтенант Панюков. Он вышел за трибуну, смело глянув на присутствующих в зале, и начал говорить не по записанному:
― Мы сейчас выполняем полёты по программе десятимесячных курсов подготовки к полётам с курсантами. Программа напряжённая. Требуется много времени для подготовки к полётам, а нас отвлекают на выполнение различных задач, которые непосредственно не связаны с полётами. Нас заставляют рисовать схемы, плакаты и тому подобное. Готовясь к полётам, нам много приходится переписывать в рабочие тетради с инструкции лётчику и программы порядок выполнения полётного задания, технику выполнения полёта, меры безопасности, действия в особых случаях полёта и т.д. И эти конспекты нужны только для того, чтобы в случае какого-нибудь несчастья было оправдание, что лётчик готовился к полёту. Часто мы не успеваем это сделать, поэтому качество подготовки снижается. Иногда пишем конспекты и в период полётов. Нужно меньше писанины, а больше активных методов подготовки к полёту.
На трибуну поднялся ещё один молодой политработник, замполит эскадрильи майора Скрыпкина старший лейтенант Александров. Он тоже был недавно назначен на эту должность из лётчиков-инструкторов полка. Политический отдел училища вынужден был подбирать политработников из тех же молодых лётчиков, которые прибыли после выпуска из других училищ. Они ещё много чего не знали: как работать с людьми, как относиться к бывшим своим товарищам, равным по возрасту и лётному мастерству, а иногда и старшими их по возрасту и опыту работы. Но они пошли на эту работу по личному желанию, и старались больше выступать на различных собраниях, хотя не только не имели, что сказать, а и не знали, о чём говорить.
Александров повторил мысль, что много недостатков потому, что с ними свыклись и их не замечают. Он напомнил, что нужна тщательная морально-психологическая подготовка лётного состава к полётам с курсантами.
„А кому это неизвестно?” ― подумал Полуйко. ― „Про это говорится на всех совещаниях и сборах”.
Следом взял слово лейтенант Рустемов, лётчик той же эскадрильи, что и выступающий перед ним замполит. Сын гор начал с южной горячностью и прямотою:
― Командир у своём докладе не раскрыл причины низкой исполнительной дисциплины. Разве можно нормально выполнить расплывчатые неконкретные указания? Ставятся задания сделать. А как сделать, когда, какими средствами ― это твоё дело. Командир звена мыслит масштабами маршала. Он не является организатором выполнения задач, а только ретранслирует то, что получил сверху. Мне курсантом было легче, а тут иногда наступает беспросветность.
Заместитель командира эскадрильи капитан Мищенко у своём выступлении, не называя фамилий, критиковал командиров, которые нарушают субординацию ― „дерут офицера при солдатах”. Распорядок дня напряжённый. Рабочий день начинается в четвёртом часу утра и заканчивается в десятом вечера. Невозможно всё время кнугом воспитывать, нужно и пряника давать.
Лейтенант Фильчо, лётчик-инструктор эскадрильи майора Мухи, выступая, высказал неудовлетворение организацией подготовки учебно-методической базы:
― Даётся задание на разработку стендов и другого оборудования классов подготовки к полётам лётных групп без соответствующего обеспечения. Материалов нет, а когда спросил комэска, где взять, он отвечает: „Пойдёшь и стащишь”. Спрашиваю: „А где можно стащить?” Отвечает: „Найдёшь где”... Ещё хотел бы сказать про объективный контроль качества выполнения полётных заданий. Он никуда не годится из-за низкой точности. Например, точность измерения скорости полёта самолёта составляет плюс-минус сто пятьдесят километров в час. Разве можно оценить качество полёта.
Председательствующий дал слово командиру звена капитану Б. На трибуну вышел невысокого роста, худой лет за тридцать офицер. Полуйко знал, что этот лётчик прибыл со строевой части, где летал на истребителях-бомбардировщиках Су-7б. Его перевели в училище по семейным обстоятельствам. Случились какие-то разлады в семье. Причина перевода офицера командованием полка от коллектива скрывалась, надеясь на то, что недоразумения между супругами со временем забудутся ― зачем лишнее вмешательство в интимную сферу жизни семьи.
Б., уставившись взглядом глубоко посаженных глаз в пол за трибуною, будто пряча его от присутствующих, начал приглушенным голосом:
― Я вот хотел что сказать. Уже несколько раз я говорил и комэске, и командиру полка, что пора серьёзно заниматься тактикой воздушного боя, но не нашёл понимания среди командования. Дело в том, что я разработал такие тактические приёмы, которые дают истребителю явные преимущества в воздушном бою…
Полуйко прислушался к словам выступающего офицера. Что-то новое прозвучало в них. Но почему, на, казалось, серьёзные речи, собрание отреагировало приглушенным смешком? Осташков тоже с усмешкой посмотрел на Б., но тот, не обращая внимания на присутствующих, упёрто продолжал монотонно вести своё, при этом явно не выражая бойцовского характера истребителя.
― Свои разработки я изложил в научной статье и послал в журнал „Вестник воздушного флота”, но там тоже бюрократы, и я не получил от них ответа. А время идёт, теряется ценная идея, которая могла б значительно повысить боеготовность Военно-Воздушных Сил.
Осташков не выдержал и перебил выступающего:
― Товарищ капитан, мы с вами на эту тему говорили неоднократно и на методических сборах, и в личной беседе. Зачем вы снова поднимаете этот вопрос? Вы б лучше рассказали, как ваше звено готовится к полётам с курсантами. У вас есть, что сказать по этому поводу?
― Нет, нету. Я поднимаю этот вопрос, пользуясь присутствием на нашем собрании заместителя начальника училища.
― Тогда садитесь. У вас будет возможность доложить полковнику Полуйко свои идеи после собрания. Вы не возражаете, товарищ полковник? ― обратился Осташков к Полуйко.
― Не возражаю, ― откликнулся Николай Алексеевич. ― Я прошу капитана Б. после собрания прибыть в штаб полка. Желательно с материалами разработки вашей идеи.
― Есть, ― ответил капитан и с расстроенным видом пошёл на своё место.
Следующим попросил слово лейтенант Руцкой, лётчик-инструктор эскадрильи капитана Александренко. Полуйко, зная этого лётчика как амбициозного, был уверен, что он не упустит возможности показаться начальству, и выступит.
Не спеша, с достоинством вышел за трибуну, обвёл взглядом присутствующих и спокойным, но настойчивым голосом сказал:
― Товарищи офицеры, мы с вами находимся на финишной прямой в движении к обучению курсантов. Подготовка к этому событию состоит, во-первых, из нашей личной теоретической, лётной и методической подготовки, а во-вторых, с подготовки учебно-методической базы ― наполнения классов предварительной подготовки необходимыми атрибутами, которые край нужны для качественного обучения курсантов. Сделано много. И я должен сказать, что лётчики с ответственностью относятся к этому вопросу. Но всё-таки не хватает общей организованности. Чувствуется какая-то размытость дела. Много времени уходит впустую из-за непродуманности планов. Командиры часто руководят по принципу „стой здесь, иди туда”. Не успеешь сделать одно, как поступает команда делать другое.
Полуйко нравились в выступлениях офицеров принципиальность и нетерпимость к недостаткам, допускаемых в полку. Особенно радовали его выступления молодых лётчиков, отсутствие в них безразличия к состоянию дел в подразделениях, смелость высказываний. Чувствовалась искренность молодых перед начальством и старшими товарищами. Одновременно с этим он ощутил и тревогу за слабость командования полка и молодых командиров эскадрилий и звеньев, отсутствие у них опыта в организации работы личного состава. Он понимал, что критические выступления офицеров были и потому, что на собрании присутствовал один из заместителей начальника училища. Очевидно, настолько наболело, что они не стеснялись „выносить сор из избы” и, естественно, ожидали соответствующей реакции от него, представителя управления училища. Поэтому, когда на очередное предложение командира полка никто из офицеров не изъявил желания выступить, он поднялся, и пошёл к трибуне.
― Товарищи офицеры, ― обратился Полуйко к залу. Десятки пар глаз неотрывно смотрели ему в лицо в ожидании, что скажет приезжее начальство. ― Сегодня вы рассматриваете важный для будущего полка и училища вопрос. Обучение курсантов ― это основная задача, ради которой нас всех сюда собрали. Конечно, как мы к ней подготовимся, так и будем её выполнять. Вы, очевидно, ещё помните, с каким нетерпением, будучи курсантами, в период теоретического обучения в УЛО ожидали то время, когда начнёте летать. И, наверное, были свидетелями, когда кое-кто из ваших друзей-однокурсников не смог освоить лётную специальность по разным причинам, в том числе и из-за слабых методических способностей их инструкторов. Я тоже встречал таких учителей, которые настолько завозили лётную группу, что не выпустили самостоятельно ни одного курсанта, и командир звена садился в заднюю кабину, и еле успевал выпустить нескольких курсантов, навыки которых ещё можно было спасти. Остальные были отчислены. Будем надеяться, что у нас не будет таких горе-инструкторов. А для того, чтобы подготовиться к качественному обучению, надо много работать сейчас, пока есть ещё время. Когда курсанты прибудут, обучаться и готовить базу будет уже поздно…
Далее он продолжил:
― Послушав выступления офицеров на собрании, я сделал для себя вывод, что среди вас нет безразличных к делам в полку, к тем проблемам, какими живёт коллектив. Это придаёт командованию училища уверенности, что вы на правильном пути, и что коллектив в состоянии выполнить поставленные задачи. Мы понимаем и видим, что в полку есть трудности, которые мешают нормально работать, и стараемся сделать всё от нас зависящее, чтобы облегчить вам выполнение задачи подготовки к полётам с курсантами. Но все мы понимаем, что становление училища, буквально, с нуля, требует значительно больших усилий, чем для давно работающего училища, в котором учебный процесс уже отработан. Поэтому и неизбежные трудности, хотя и желательно, чтобы они были минимальны. Нужно их преодолевать спокойно, организовано и, главное, дружно, помогая друг другу, не перекладывать свои обязанности на других. Никто не придёт к нам готовить учебно-методическую базу, никто не будет для нас устраивать наш быт, никто не сможет сделать хорошего инструктора, если он сам не захочет им стать, а командир звена не сможет ему помочь…
― Позорно слышать, когда командир, чтобы снять с себя ответственность, заставляет подчинённого офицера красть или выполнять задание, которое явно невозможно выполнить. Мы стоим на том, чтобы офицеры росли по службе именно в нашем училище, а не присылались на вышестоящие должности из других училищ. Для этого проводится соответствующий отбор и подготовка кандидатов на высшие должности. Вы видите, что уже сегодня значительная часть командиров звеньев назначена из числа офицеров, недавно прибывших после окончания училищ. Не исключено, что имеют место и ошибки в кадровой работе. Командиру полка надо решительнее исправлять ошибки, подобные тем, о которых говорилось на сегодняшнем собрании. Если вновь назначенный командир допускает высокомерие и хамство относительно своего подчинённого офицера, то поменяйте их местами, значит, рано тому быть командиром… Вместе с тем, хочу заметить, что и подчинённому офицеру надлежит проявлять инициативу и старательность во время выполнения поставленного задания. Надо избегать выдвижения на должности командиров ленивых, безынициативных офицеров и тех, кто умудряется прятаться за других, перекладывать на них свои заботы. Надеюсь, что среди вас таких нет… В заключение, разрешите выразить уверенность, что офицерский коллектив вашего полка с честью справится с поставленными задачами, завершит подготовку к полётам с курсантами с высоким качеством. Искренне желаю вам всем крепкого здоровья, счастья, успехов в ваших делах!
Идя к штабу после собрания, Полуйко спросил у Осташкова:
― Николай Макарович, что за проблема у вас с тем командиром звена, который выступал про новые идеи в тактике?
― Да, ведь я хотел вам доложить об этом лётчике, но всё никак не осмелюсь. Какой-то он… не от мира сего. Несёт ахинею про тактику. Как будто, вы тут, шкрабы, ничего в ней не смыслите и меня не слушаете. Постоянно подчёркивает, что он из строевой части боевой лётчик и хорошо всё понимает.
― Может, и в самом деле он прав? Вы с ним говорили?
― Да, неоднократно. Мелет пустое, противно слушать. Вот вы с ним поговорите, и вам сразу станет понятно, что у него мозги набекрень.
― Даже так?.. А как он ведёт себя в коллективе, на полётах, в быту? Послушать вас ― он совсем сдвинутый. Он же летает! Вы ждёте, когда он в полёте что-то вам выбросит? А что, если он начнёт применять свои бредовые идеи на практике?
― Не думаю, что он до этого дойдёт… Он мне рекомендовал попробовать, но я категорически ему запретил и предупредил.
― Хорошо, будем разговаривать,― уже на пороге штаба сказал Полуйко.
Минут через тридцать в кабинет командира полка, где Николай Алексеевич в это время работал, постучал в дверь и зашёл капитан Б.
― Проходите и присаживайтесь, ― пригласил его к столу, показывая на стул.
Б. сел, глянул на Полуйко исподлобья, и опустил глаза.
― Смелее, товарищ капитан, ― подбодрил Николай Алексеевич собеседника. ― Мы с вами один на один встречаемся впервые, и я вас не знаю. Если вы не возражаете, то перед беседой о ваших разработках расскажите о себе. Где вы и когда родились, кто ваши родители, где учились, служили, какая ваша семья, как вам сейчас служится, какие вас занимают проблемы. И вообще, расскажите о себе всё, что вы считаете возможным рассказать. Не возражаете?
― Нет, ― проговорил, вздохнув, Б. и отложил папку, которую принёс с собой. Он явно не ожидал, что придётся начинать разговор не с этого.
― Тогда я слушаю.
Капитан немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал глухим голосом:
― Родился я в 1941 году в городе Томске непосредственно перед войной. Отец работал слесарем на заводе, мать ― медсестрой в больнице… Отца забрали в армию… С начала войны он исчез без вести, и мне не пришлось его видеть. Учился в школе до семи классов, затем пошёл работать на завод учеником слесаря, одновременно учился в вечерней школе. Школу закончил в 1960 году и поступил в Ейское училище, которое окончил в 1964 году на МиГ-17. После выпуска я попал в истребительно-бомбардировочный полк. Там я переучился на Су-7б. Получил квалификацию военного лётчика второго класса… Женился… Имею сына пяти лет… Я попросился перевести меня в другую часть…
Капитан замолчал. Полуйко не подгонял его говорить дальше, тоже молчал. Помолчавши минуту-две, капитан снова заговорил:
― У меня возникли напряжённые отношения с супругой. Мне не хотелось об этом говорить, но я вам скажу…
Полуйко пообещал сохранить его тайну, но история схожа с тысячами семейных разладов, которые заканчиваются в большинстве случаев разводами и выбросом в общество новых невинных сирот…
― Ну, и где ж выход? ― после долгой паузы спросил Полуйко. ― Вы ж понимаете, что так дальше продолжаться не может?
― Не знаю… где выход.
― Надо думать. Без вас лично никто не сможет развязать этот вопрос. Я понимаю сложность этой ситуации. По молодости кто не ошибался? Может, ради сына, его будущего и стоит пересилить себя… Время ― самый лучший лекарь. Но надо учитывать, что профессия лётчика не допускает разлада психики. В полёте нельзя, чтобы сознание лётчика отвлекалось на эмоциональные переживания. Иначе ― недалеко и до беды.
― Да нет. В полёте я ни о чём не думаю, кроме выполнения задания. Наоборот… Меня охватывает желание как можно лучше выполнить полёт… Вот я и о воздушном бое думаю, чтобы научиться побеждать в бою. Мне не нравится, что наши КУЛПы такие упрощённые, что курсантов не обучают воевать.
„Стоп! ― подумав Николай Алексеевич. ― Это нужно развернуть. Возможно, здесь выявится неадекватность мышления”.
― В учёбе должен выдерживаться принцип „от простого к сложному”, ― заметил он. ― Сначала на учебном самолёте нужно научить курсантов простым маневрам, а затем, постепенно усложняя, научить более сложным маневрам, далее всё это закрепить на боевом самолёте. В училище курсантам ещё нельзя излишне усложнять маневры ― за малым опытом они могут не справиться. Наши КУЛПы составлены мудро, с учётом постепенного приобретения навыков в технике пилотирования и боевом применении самолёта. По такому же принципу построены и КБП строевых частей, в которых отработка навыков ведения воздушных боёв расписаны от простых типовых маневров до свободного воздушного боя на граничных режимах...
― Всё равно, не всё учтено и в КБП, ― перебил полковника капитан. ― Я вот предложил один самый перспективный маневр… Сейчас я вам его покажу.
Он подтянул к себе папку, развязал тесёмки, и вытянул оттуда ученическую тетрадь. Полистал несколько страниц, исписанных мелким шрифтом, нашёл и открыл страницу с рисунком маневра, и подал полковнику.
― Вот смотрите: противник летит, истребитель подходит к нему сзади сбоку на минимальную дистанцию, и делает вокруг него бочку. Тот от неожиданности шарахается, резко хватает рули и валится в штопор.
― Напугал?
― Напугал.
Полуйко сделал над собой усилие, чтобы не рассмеяться, нарочито внимательно рассматривая рисунок. К нему из глубины памяти приходит воспоминание, что где-то он уже про это слышал. Да, вспомнил!
Будучи курсантом, сидит он на занятиях по боевому применению, и преподаватель рассказывает курсантам: „Бочка во время Первой мировой войны считалась боевой фигурой. Русский лётчик подкрадывался сзади к немецкому, на большей скорости обгонял его сбоку, а когда равнялся с противником – выполнял бочку. Немец от неожиданности шарахался от него, срывался в штопор и погибал”.
― Серьёзный маневр, - без признаков юмора сказал Полуйко. ― Только есть несколько вопросов. Во-первых, я не помню, чтобы кто-то из лётчиков делал подобный маневр вокруг другого самолёта. А вы не пробовали его сделать?
― Нет, я только сделал расчёты, доложил комэске и командиру полка, но они посмеялись и запретили даже думать об этом. Я думаю, что вы мне поможете.
― Они, наверное, правы. Во-первых, вы предлагаете очень небезопасный маневр ― недалеко до столкновения. Во-вторых, целесообразность такого фокуса тяжело увидеть. Современные самолёты имеют средства защиты задней полусферы, которые предупреждают экипаж про приближение истребителя противника. Да и со слабыми нервами лётчиков не так уж много, которые будут шарахаться от всего необычного. Вот возьмите модели самолётов, и покажите, как вы будете выполнять бочку вокруг другого самолёта.
Капитан взял модели и покрутил одной моделью вокруг другой.
― Понятно, ― сказал Полуйко. ― Если допустить, что можно выполнить такую бочку, то где гарантия того, что противник будет сидеть и ждать, пока вы выполните бочку? Он, наверное, шарахнется от вас сразу после того, как только вы накрените свой самолёт, чтобы сделать бочку.
Полуйко давно понял всю абсурдность предложения лётчика, но его уже интересовал вопрос, насколько далеко зашла неадекватность мышления капитана, и он продолжал беседу:
― Дело в том, что мы в училище не проводим эксперименты по эксплуатации авиатехники и её боевого применения, а пунктуально выполняем инструкцию, разработанную производителем и утверждённую Генеральным конструктором самолёта. Не можем мы самовольно изменять и полётные задания, определённые упражнениями КБП, или КЛП.
― Тогда я обращусь к Главнокомандующему ВВС. Не может пропадать талантливая идея ― с достоинством поднял голову капитан. Глаза его блестели.
― Не надо горячиться, ― спокойно сказал полковник. ― Талант не может быть утерянным. Вопрос мы решим таким образом. Я, с вашего разрешения заберу с собой эти заметки, и с помощью специалистов УЛО по аэродинамике разберёмся с вашими расчётами и подумаем, как дать ход вашим идеям.
― Я хотел ещё обратиться в Центр боевого применения и переучивания лётного состава ВВС, но не знаю, как на него выйти, куда писать, к кому обращаться.
― Для того, чтобы туда попасть, нужна соответствующая подготовка, и соответствующие данные здоровья и лётных способностей. Вы завтра запланированы на полёты?
― Так точно. Я летаю контрольные полёты с комэском в зону на сложный пилотаж и с замкомэском по приборам в закрытой кабине.
― Хорошо. Готовьтесь к полётам. Контрольный полёт в зону вы выполните со мной. Нет возражений?
― Нет, с удовольствием.
― Задание на пилотаж будет то, что дал вам командир эскадрильи. Выполняйте его обычным образом, ничего не меняя. Договорились?
― Так точно.
― Тогда, до завтра. Отдыхайте.
― Разрешите идти? ― поднялся и выпрямился капитан.
― Пожалуйста, ― не по-уставному разрешил полковник.
Капитан круто повернулся на 180 градусов и строевым шагом пошёл к выходу.
Полуйко задумался. Правильное ли он принял решение? Относительно психического состояния лётчика у него сомнений не было. Надо отправлять на врачебно-лётную комиссию ― пусть определяют. Но он понимал, что это дело очень тонкое и деликатное. Не мог он просто так сказать лётчику, что у него „крыша поехала”. Не мог даже высказать подозрение относительно его психического здоровья, чтобы отстранить от полётов. А с другой стороны, он понимал, какую берёт на себя ответственность, имея сомнения относительно здоровья лётчика, и допуская его к полётам. Поэтому и решил сам полететь с ним в зону, где могли б проявиться отклонения, характерные для его состояния. Да и легче принимать решение относительно судьбы лётчика, имея своё личное представление о его лётных способностях.
― Ну, какие впечатления от беседы с лётчиком, товарищ полковник? ― отвлёк Полуйко от дум Осташков, зайдя в кабинет.
― Неоднозначны. С одной стороны, он мыслит правильно, соответственно с реальной обстановкой, когда дело касается его жизненных, особенно семейных обстоятельств, а с другой ― что касается бочки, будто умом рехнулся. Мне кажется, что семейные обстоятельства всё-таки свихнули его с ума.
― Похоже, что так, ― вздохнул командир полка.
― Этого ж ему не скажешь. Надо в таких случаях дело решать корректно… Он высказал желание перевестись в Липецк, в Центр. Попытаемся это использовать… Я завтра с ним слетаю в зону, будто бы для проверки техники пилотирования, чтобы принять решение относительно целесообразности ходатайства о его переводе, а затем пошлём в госпиталь для проверки его здоровья. Вот там и должны сделать квалифицированный вывод относительно его психического здоровья ― Наполеон он или не Наполеон. Сдвиг по фазе ― очень скрытная штука, её иногда годами нельзя выявить, а проявиться это может только при определённых обстоятельствах.
― А, может, не стоит лететь с ним в зону? Если он и в самом деле сдвинутый, то это ж не безопасно.
― А стоит ли его пускать одного? Гляди, догонит кого-нибудь в полёте и начнёт крутить вокруг него бочки, и принесёт нам беду.
― Я предлагаю отстранить его от полётов и направить в госпиталь.
― А на каком основании ты его отстранишь? Он что, сумасшедший? Будет прав, если подаст на тебя в суд. Я считаю, что риска лететь с ним пока что нет. Он будет стараться показать хороший полёт. Да и я буду настороже. В плановой таблице полётов он спланирован с комэском. Я имею право лететь с ним для контроля. Внесём изменение в плановую таблицу.
На следующий день полёт состоялся. Капитан в полёте старался, значительных отклонений не допускал. Полуйко отметил только чрезмерное напряжение лётчика в полёте. Прилетел он мокрый от пота, но удовлетворённый, что удачно выполнил полёт.
После полёта Полуйко сказал капитану:
― Молодец, вы аккуратно пилотируете. Теперь надо пройти врачебно-лётную комиссию, чтобы подтвердить своё здоровья, и тогда можно будет ходатайствовать о переводе вас в Центр.
Прилетев под конец дня в Борисоглебск, Полуйко зашёл к начальнику медицинской службы училища подполковнику Галочкину. Поздоровавшись, он прямо спросил у него:
― У вас есть какие-нибудь данные о наличии в полку Осташкова лётчика с разладами психического состояния?
― Нет, таких данных у меня нет, ― удивлённо ответил Галочкин.
― Вы ж понимаете, что лётчик никогда не придёт к начмеду полка и не скажет, что он шизофреник. Наверное, надо внимательней прислушиваться к разговорам лётчиков, анализировать их поведение, знать взаимные отношения с жёнами и другими членами семьи. По-моему, одного мы почти проморгали. Сейчас никто без медицинского обследования не может сказать, действительно ли есть отклонения от нормы, или лётчик умело симулирует, но то, что он требует особого внимания, не вызывает сомнения. Я прошу вас не поднимать шума, а главное ― не заниматься расследованием и разбором. Суть в чём. Один из лётчиков, командир звена капитан Б. признал себя великим тактиком воздушного боя, высказывал при этом нелогичные доказательства. Кроме того, у него разлады в семье, которые, возможно, и спровоцировали отклонения. Я с ним разговаривал и летал в зону на пилотаж. Вижу, что есть необходимость серьёзно его обследовать в госпитале. При этом прямо ему о причине направления на обследование не сообщать. Мы с ним договорились, что он поедет обследоваться на предмет допуска к полётам на сверхзвуковой технике. Так должны быть подготовлены документы, а медиков в Москве надо предупредить устно. И решить вопрос надо немедленно.
― Сегодня же я переговорю с начмедом полка и с руководством госпиталя, и завтра направим.
― Держите меня в курсе дела. Начальнику училища я доложу.
― Есть.
Обеспокоенность командования относительно состояния лётчика оказалась не лишней ― медики госпиталя по результатам обследования лётчика пришли к выводу ― шизофрения. Решением врачебно-лётной комиссии Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя ВВС капитан Б. признан непригодным не только к лётной работе, но и к службе в Вооружённых Силах СССР. Бдительность и своевременность принятия решения, возможно, предупредили более тяжёлое несчастье. Здесь мы получили урок необходимости более внимательного подхода к психическому состоянию лётчиков.
.
Перейти на следующую страницу
|
