Борисоглебское высшее военное авиационное ордена Ленина Краснознаменное училище лётчиков им. В.П. Чкалова

     Много времени у командования училища отнимали проблемы развития училища. Для полного развёртывания всех четырёх полков необходимо соответствующее пространство с учетом того, что на всех восьми аэродромах будут проводиться одновременно интенсивные полёты с курсантами. А для этого нужно разместить районы аэродромов таким образом, чтобы не было взаимных помех, то есть предотвратить столкновения самолётов. Кроме того, нужно учесть наличие воздушных трасс гражданской авиации, которые перечёркивают воздушное пространство вдоль и поперёк ― летают напрямик с целью экономии топлива.
     Но начертить на карте и сделать расчёты ― это не такое уж и сложное дело. Значительно сложнее найти землю для аэродромов и полигонов. Ведь же свободной земли нет, ибо это же средняя полоса России, где почти все земли плодородны. Земли, которые принадлежали Борисоглибскому училищу, во время его расформирования в 1960 году были переданы народному хозяйству. Полуйко с Холодковым, которые занимались возвращением этих земель в пользование училища, были очень благодарны тем командирам расформированных частей, которые во время передачи аэродромов и полигонов народному хозяйству в передаточных актах отметили, что земля передаётся во временное пользование. Ибо эти земли отчуждать было легче, да и эти аэродромы не были застроены местными хозяевами. А там, где не было такой отметки, отчуждение земли было проблематичным. Изменились также и требования к аэродромам, на которых должны были базироваться современные самолёты, имеющие значительно большие требования к длине ВПП, размещению инфраструктуры, воздушным подходам и тому подобное.
     Решение на передачу земли должен был принимать Совет Министров СССР. Но нужно было добиться согласия местных органов власти, которые всеми правдами и неправдами уклонялись от согласования разработанных документов на передачу земли. Чиновники райисполкомов, их землеустроительные органы оказывали безумное сопротивление, отказывая военным в сотрудничестве, даже не хотели показывать необходимые справочные материалы.

     Весной, когда снег почти растаял и, конечно, полётов ещё не было, Полуйко сидел в кабинете и изучал местность по крупномасштабной карте с целью найти второй аэродром для полка Осташкова. Полк сформировался в составе четырёх эскадрилий, должен в этом году получить курсантов, а без второго аэродрома план ему не выполнить. Зашёл Холодков.
     ― Николай Алексеевич, ― почти с порога начал он, ― из округа требуют, чтобы мы выслали наши предложения относительно размещения второго аэродрома для Осташкова. Что будем делать?
     ― Выполнять требования.
     ― А как?
     ― Вот же я и ломаю голову над этим вопросом. Может, у вас имеются предложения?
     ― Да нет, нет. Мы намечали в районе города Уварово Тамбовской области, об этом доложили командующему. Вот он и поставил задачу аэродромной службе в течение пяти дней подготовить все материалы. Теперь они требуют, чтобы мы немедленно прислали конкретные данные относительно аэродрома ― КТА (контрольная точка аэродрома ― точка, от которой производятся измерение расстояний до всех объектов, находящихся на аэродроме. И.Б.) , направление полосы, район полётов и всё такое.
     ― Вот смотрите, ― Полуйко показал карандашом на карту, ― ровный участок, без наклона, имеет превышения относительно окружающей местности, свободные подходы, вытянутая в направлении подавляющих ветров. С одной стороны проходит железная дорога, с другого ― шоссе. Лучшего места нам не найти. Нужно посмотреть.
     ― Посмотрим, а там посредине выросла фе-ерма или щё-о что-то, ― недоверчиво протянул Холодков. ― Картам, по-видимому, уже лет тридцать. Да и грязюка сейчас непролазная ― не выедешь на поле машиной. Что там с шоссе увидим?
     ― Увидим. Завтра утром и полётим на „Пчёлке”. Заявку на полёт я уже дал. Мне кажется, что мы нашли хорошее место для аэродрома.
     ― А где же мы сядем? Ведь там посадочной площадки нет. Да и почва…
     ― Ничего. Посмотрим с воздуха. Другого не придумаешь.
     Полетели. Полуйко за штурвалом, подполковник Холодков К.А. на правом сиденье с планшетом для пометок.
     Прилетели на место. Пролетая галсами на высоте 10-15 метров через площадку, засекая время пересечения её начала и конца, по скорости полёта они определили размеры площадки, визуально просмотрели её состояние. Местность вполне соответствовала требованиям. Только посредине площадки проходила мелкорослая лесозащитная полоса, перпендикулярная длинной стороне.
     На основе этих измерений были составлены кроки и посланы в аэродромный отдел. В последствии оказалось, что площадка была выбрана правильно. Единственно, что они не смогли предусмотреть, это то, что лесополоса, которая проходила посреди будущего аэродрома, была границей двух районов и пришлось расположение аэродрома согласовывать с двумя районными организациями.
     Но аэродром Уварово ещё только на бумаге, и какое примут решение там, в Москве, пока неизвестно. А полку Осташкова надо начинать летать уже в этом году. Что-то надо делать уже сейчас.
     Начальник училища поставил задачу сделать разметку аэродрома Поворино для полётов там двух эскадрилий полка Осташкова.
     Не мало повозился Николай Алексеевич с этим аэродромом. Дело в том, что лётное поле аэродрома Поворино осталось в ведении МО СССР, хотя его к тому времени и серьёзно урезали. Непосредственно к аэродрому придвинулись многоэтажные строения населённого пункта Поворино.
     Когда Полуйко со своими помощниками из лётно-методической группы и аэродромной службы приехал на аэродром и стал его обмерять, то оказалось, что там вообще современный аэродром построить невозможно. Во-первых, положить ВПП с учётом розы ветров не удаётся, потому что мешают жилые здания, которые оказались в полосе взлёта и посадки. Во-вторых, повернуть полосу на какой-то угол тоже невозможно, т. к. дальний привод оказывается в другой области, и даже военном округе из-за близости границы. В-третьих, параллельный сдвиг ВПП приводил к выходу за лётное поле. Требуется согласование с районом об обмене земли.
     Двое суток они ползали с пеленгатором, теодолитом и землемерным аршином по аэродрому, пока не нашли наиболее оптимальное решение. И через неделю на аэродроме работала техника по его подготовке к полётам курсантов.

     В начале лета Никонов пригласил Полуйко к себе. Он был в то время в своём кабинете и собирался лететь в Жердевку. Постучав в дверь кабинета начальника училища, он переступил порог.
      ― А-а, заходи! Присаживайся.
      Полуйко присел к приставному столику, раскрыл рабочую тетрадь и вопросительно посмотрел на командира. Тот глубоко затянулся сигаретой и выпустил клубок сизого дыма.
     ― Хочу, Николай Алексеевич, обговорить с тобой один важнейший вопрос, ― стряхивая пепел в пепельницу, начал начальник. ― Я говорил с командующим, и просил его помочь со строительством аэродромов и открытием штатов других полков, ибо учебный процесс с курсантами идёт по плану, курсанты будут выходить на полёты, а нам не будет где летать и кому обучать. Полк Осташкова готовится к полётам с курсантами, но другого полка Л-29 ещё нет. И негде его сажать, если мы его сформируем. По плану мы его должны сажать в Бутурлиновке, но там ещё ничего нет. Восемь сборно-щитовых казарм мы успеем построить, а где мы будем размещать семьи офицеров? Чтобы построить жилой городок необходимо не менее трёх лет. А летать с курсантами надо уже со следующего года.
     Про состояние вещей Полуйко знал и сам, и уже давно раздумывал над тем, как решить эти сложные вопросы, но не лез „поперёд батьки в пекло”, ожидал, пока его мысль будет востребована. Он внимательно слушал начальника, чтобы не пропустить основную идею, на основе которой Никонов думает принять решение.
     ― Как ты смотришь на то, если мы временно разместим семьи офицеров Бутурлиновского полка на жилую площадь военного городка Борисоглебска в двух домах, которые будут сдаваться этим летом, а потом, когда построят в Бутурлиновке, переселим их туда?
     ― Да, ― ответил Полуйко, ― проблему с размещением семей мы таким образом развязываем, хотя и не полностью. Всё лето офицеры будут жить в лагерях в отрыве от семей. Возникнут другие проблемы, например, проблемы с перевозом личного состава к семьям на выходные, оплатой лагерных, усложнятся вопросы боевой готовности, воинской дисциплины и т.п. Учитывая то, что строители никогда планы строительства не выполняют, может усложниться формирование Борисоглебского полка… Хотя в сложившейся ситуации такое решение наиболее оптимальное и целесообразное.
     ― Я так и ожидал, что ты такого же мнения, ― удовлетворённо сказал Никонов. ― Вот только не могу подобрать кандидатуру на должность командира полка. Ты не имеешь кого-нибудь на примете?
     ― Я считаю, что этот полк будет самым сложным, ― ответил Полуйко. ― Формируется на месте, где отсутствует учебная база, новый район полётов, летать придётся начинать на аэродроме Борисоглебск, затем перебазироваться в Бутурлиновку. Там голое место. Грунтовый аэродром. Лётный состав сборный, неподготовленный, в основном, молодой. Нелёгкая задача для молодого, без опыта, командира полка.
     Он на минуту замолк, а потом решительно глянул в глаза командиру и сказал:
     ― Есть у меня кандидатура командира полка, и именно на этот полк!
     ― Давай, давай!
     ― Только вряд-ли отпустят.
     ― Отпу-устят… Если понадобится, я до Главкома дойду, а добьюсь.
     ― Я имею в виду своего бывшего заместителя подполковника Титаренко Юрия Петровича… Способный лётчик, грамотный. Закончил Военно-Воздушную академию. На должности заместителя командира полка почти три года. Волевой. Энергичный. Требовательный. Ответственный. Хороший организатор. Трудности развития ― в самый раз для его характера. Женат. Двое детей…
     Немного подумал, говорить или нет, а потом всё же сказал, зная пристрастия Анатолия Николаевича.
     ― Заядлый охотник и рыбак.
     ― О-о! ― оживился Никонов. ― Коль охотник, то не может быть плохим человеком. Да… Как же его из Качи выманить? Он, может, и не согласится. Ты с ним об этом не говорил?
      ― Как же я мог бы с ним говорить, если я об этом с вами предварительно не договорился? У меня есть предложение.
     ― Давай.
      ― Мы заканчиваем готовить изменения к распределению воздушного пространства базирования нашего училища. Но нами не учитывалось перекраивание воздушного пространства в Северо-Кавказском военном округе, и, в частности, в Качинском училище. Они планируют вторые аэродромы Лебяженского и Бекетовского полков разместить в нашем направлении ― в Михайловке и Логу. Надо туда лететь на согласование. Мы с Холодковым планировали полететь на АН-14. На самолёте подходит строк выполнения регламентных работ, осталось ресурса несколько часов. Разрешите нам на нём слетать в Бутурлиновку, Павловск и Россошь, а потом после регламентов я его облетаю и полечу на Лебяжье. Там я уточню вопросы, относящиеся к Михайловке, встречусь с Титаренко, потом залечу на КП Качинского училища в Волгограде, согласую вопросы по Логу и встречусь с Малеевым. Без него вопрос Титаренко нам, наверное, решить не удастся. Заодно познакомлюсь с новыми методическими документами, разработанными в Каче, может, нам что-то пригодится.
     ― Добро. Только не задерживайтесь. С командиром полка вопрос надо решать немедленно.
     ― Есть. Завтра я лечу по южным точкам, и ставим самолёт на регламент.

     На следующий день, 1 июня 1971 года, Полуйко вместе с Холодковым и бортовым механиком вылетел „Пчёлкой” через Жердевку на Бутурлиновку. В Жердевке надо было забрать начальника аэродромной службы училища майора Верпадже, чтобы вместе с ним провести рекогносцировку аэродромов Бутурлиновка и Павловск, на которых, кроме Холодкова никто не бывал, да и тот был на этих аэродромах ещё в пятидесятые годы. За прошедшее время могло измениться много чего. С целью твёрдой уверенности в правильности предварительных расчётов относительно привязки к аэродрому схемы воздушного движения необходимо обязательно там побывать.
     Вылетели рано, так как предусматривалось немало сделать за этот вылет. Погода соответствовала выполнению задания ― было безоблачно, с хорошей видимостью, слабым ветром, и с утра ещё не было болтанки, которая безжалостно выматывает лётчика и пассажиров летом во время длительного полёта на малой высоте.
     Весело журчали моторы, быстро набегала под крыло самолёта земля с её полями, лесами, речками, ставками, сёлами с их огородами, улицами, коровами, которые выходили из дворов и собирались в стадо, чтобы нагулять так необходимое для жизни людей молоко. Коровы молча поглядывали на большую птицу, которая проносилась над ними, совсем не реагируя на это событие, ибо не видели в ней врага. Может, они просто не успевали испугаться и среагировать, так как ”птица” прошмыгнула быстро и начала отдаляться ещё тогда, когда до них дошло, что это могло быть небезопасным. Только куры разлетались и разбегались во все стороны, чтобы где-то спрятаться, как только они улавливали звук, который с нарастанием приближался к ним, и широкая чёрная тень накрывала подворье.
     На аэродроме „Жердевка” сели, когда взлетел разведчик погоды. Не выключая моторов, приняли на борт Верпадже, который только что подъехал. Механик закрыл дверцы кабины, и Полуйко, взлетев, взял курс на Бутурлиновку.
     Холодков с восторгом узнавал населённые пункты и показывал Полуйко:
     ― Вон, смотрите ― Козловка! Там у нас был полигон… А вон ― Садовое. Тут и яблок же тьма. Смотрите, какие тут сады! А вот впереди Таловая. Там у нас был аэродром. Он и сейчас сохранился, земля там не пахана, можно садиться. Давайте посмотрим?
     Полуйко подвернул самолёт в направлении аэродрома, сделал два круга, чтобы посмотреть на ровную площадку, которая должна стать аэродромом для училища. Они в этот раз не планировали там садиться, и взяли курс на Бутурлиновку. Трубы спиртового завода Бутурлиновки вскорости появились на горизонте.
     Сделав несколько кругов над городом, всматриваясь в строения, Полуйко нашёл административные здания ― райком КПСС и райисполком, гостиницу, универмаг. Выведя из крена, направил самолёт на аэродром, который располагался в километре от населённого пункта. На ближней до Бутурлиновки границе лётного поля, они увидели небольшой одноэтажный домик, возле которого стояла побелённая цистерна для топлива. Полосатый ветроуказатель слабо колебался в разные стороны, показывая, что ветер слабенький. На лётном поле лежало посадочное «Т» из белых полотнищ.
     Полуйко выполнил несколько кругов над аэродромом, всматриваясь в объекты и дороги, ведущие к аэродрому, облетел его границы. На дальнем участке аэродрома паслось десятка два коров, которые разошлись почти на пол аэродрома. Невдалеке от череды коров стояла отара овец. Овцы уткнули головы в тень одна одной, создавая сплошной серый ковёр. Жара…
     Наконец, Полуйко услышал в наушниках:
     ― Я ― „Бутурлиновка”! Я ― „Бутурлиновка”! Кто надо мной?! Я ― „Бутурлиновка”! Кто надо мной?!
     ―„Бутурлиновка”, над вами 402-й!
     ― 402-й, я ― „Бутурлиновка”, вы будете садиться?
     ― „Бутурлиновка”, я ― 402-й, прошу посадку, ― запросил Полуйко.
     ― 402-му посадку разрешил, я ― „Бутурлиновка”. Ветер восточный, два-три метра в секунду, давление ― семьсот пятьдесят семь запятая шесть. Грунт твёрдый. Посадка возле Т.
     ― 402-й, вас понял, захожу на посадку.
     Полуйко выполнил заход, и приземлился возле Т. Самолёт затарахтел колёсами по застарелым кочкам. Подрулив как можно ближе к домику, ограждённому невысоким штакетником, он выключил моторы.
     Приказав механику ожидать их у самолёта, они направились к домику, над входной дверьюи которого была прибита табличка "Аэропорт Бутурлиновка". Навстречу им вышел средних лет мужчина в фуражке гражданской авиации и представился:
     ― Начальник аэропорта „Бутурлиновка” Яковлев Семён Трофимович .
     ― Здравствуйте, Семён Трофимович, ― пожав руку, представился ― Заместитель начальника Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков полковник Полуйко Николай Алексеевич. ― Прошу знакомиться: старший штурман училища подполковник Холодков, начальник аэродромной службы училища майор Верпадже.
     ― Я так и знал, ― сказал Яковлев, ― что вы прилетели отбирать у меня аэродром.
     ― А вы будете сопротивляться? ― спросил Полуйко.
     ― Не-ет! Не дождусь, когда вы начнёте здесь работать. Я ж представляю собой гражданскую авиацию в одном лице. Я ― и начальник, и радист, и руководитель полётов, и стартёр, и диспетчер, и даже уборщица. Бывший инструктор Борисоглебского училища. Когда расформировывали училище, остался в Бутурлиновке да так до сих пор и работаю. Летом ещё ничего, а осенью или зимой ― хоть сбегай. Аэродром готовить нечем, до аэродрома из города не добраться, до Воронежа не дозвониться. А бывает, самолёт вылетит, а аэродром не готов, или нет погоды. Беда да и только… Так я вот и думаю: если вы здесь будете работать, то и мне легче будет.
     Подошли к домику, где сидело несколько пассажиров, ожидающих прилёта самолета Ан-2, который должен был прибыть из Воронежа.
     Здесь же был и старший группы проектировщиков, которая должна посадить первую очередь строительства ― восемь сборно-щитовых казарм, в которых планировалось разместить полк с его штабом, казармами, классами, столовыми, клубом и другими объектами. На этой базе должен был разместиться также батальон аэродромно-технического обеспечения и дивизион связи и РТО. В одной из казарм планировалось разместить общежитие офицеров. До строительства жилого городка было еще далеко. Семьи офицеров пока предусматривалось размещать в Борисоглебске, где усиленно строилось жилье. Тем самым на долгое время закладывались условия отрыва офицеров от семей, создавались постоянные неудобства, тяготы и лишения армейской жизни, которые по воинским уставам военнослужащим надлежало переносить стойко и „не жалеть своей жизни при выполнении воинского долга”.
     ― Как идёт проектирование? ― поинтересовался Полуйко у старшего ― пожилого мужчины с белыми, как снег, волосами на голове.
     ― Нормально. Практически, завершено. Завтра думаю выехать в училище на согласование с начальником училища.
     ― А почему завтра? Если у вас всё готово, то летите с нами, и вы доложите начальнику уже сегодня.
     ― Если возьмёте. Это было бы здорово!
     ― Возьмём. Мы сейчас несколько минут пообщаемся с начальником аэропорта. Потом слетаем в Павловск. На это нам понадобится около полутора часов. У вас имеется время на сборы. Через два часа будьте на аэродроме в готовности к вылету. После посадки выключать моторы не буду. Не опаздывайте.
     Старший группы проектировщиков поспешил к своей палатке на околице города в километре от аэродрома, где должен был располагаться военный городок, который они проектировали, а все другие зашли в кабинет начальника аэропорта.
     Первое знакомство с аккуратным домиком аэропорта оставило приятное впечатление. Чистоте и порядку, которые преобладали во дворе и в помещениях, могли бы позавидовать даже некоторые воинские части. Всё было расставлено по своим местам. Небольшой дворик был обсажен деревьями, которые давали щедрую тень для людей, ожидающих самолёт. В тени стояли добротные лавки. Вдоль двора тянулась вымощенная кирпичами дорожка, обрамлённая белой краской. Двор чисто выметен, нигде не видно ни мусора, ни хлама. В помещении, которое Семён Трофимович называет залом ожидания, возле окон установлены горшки с комнатными цветами. На двух столах, стоявших посредине комнаты, аккуратными стопками лежали журналы и газеты.
     На внутренней стене аккуратно вырезано окно билетной кассы.
     Кабинет начальника аэропорта был небольшой, но всё в нём было в порядке, ничего лишнего и всё на месте.
     Полуйко подтолкнул локтем Холодкова и тихо ему сказал:
     ― Не мешало бы организовать сюда экскурсию кое для кого из наших командиров и начальников. И, заметьте, у него солдат нет, всё делает сам.
     ― Так он же борисоглебский, товарищ полковник, ― пошутил Холодков.
     ― Что-то я таких "борисоглебских" у нас не видел, ― не воспринимая шутки, заметил Николай Алексеевич.
     Начальник аэропорта угостил гостей кофе и обстоятельно рассказал об особенностях аэродрома, высказал предложение, как лучше будет положить взлетно-посадочную полосу, рулёжные дорожки, заправочную, где разместить стоянки, ТЭЧ, КДП и другие объекты аэродрома.
     Полуйко поблагодарил Яковлева за гостеприимство, и они полетели на Павловск.
     Летели на малой высоте вдоль небольшой речки, которая течёт юго-западнее самой Бутурлиновки и впадает в Дон возле города Павловск. Правым берегом речки тянется широкий массив леса, левым берегом ― проходит асфальтированное шоссе, прямое, как струна. Да и сама речка удивительно ровная, словно кто-то начертил ее на карте под линейку и перенёс на землю.
     Шестьдесят километров промелькнули быстро, и они очутились над берегом Дона и его пристанью Павловск. Живописный уголок. Неплохое место для обитания, но подойдет ли для работы?
     Разыскали участок земли, где когда-то был полевой аэродром. На нём и сейчас не была вспахана земля ― использовалась для выпаса скота. Прошлись несколько раз пройти над площадкой в направлении посадки, определяя состояние поверхности и отсутствие препятствий для безопасной посадки. Не увидели посторонних предметов, ям и больших неровностей. Похоже, можно сесть.
     Приземлившись, выключили моторы и вышли из самолета на свежий воздух, который уже достаточно разогрелся летним солнцем. Начало припекать.
     ― С первого взгляда, я бы согласился здесь жить, ― сказал Полуйко. ― Красивое место. Представляете, Константин Александрович, какая здесь рыбалка?
     ― Не только представляю, но и знаю. Не раз на Дону рыбачил.
     ― Только вряд ли есть смысл организовывать здесь аэродром ― нет железной дороги. Это главное. Сорок километров к нам никто её не протянет, а для современных самолетов топливо автотранспортом не навозишь. Условия для полётов можно создать, только нужно много средств. Доложим начальнику училища ― пусть принимают решение.
     ― Я говорил, что нужно в Россоши делать аэродром, ― недовольно протянул Холодков, ― не послушали. Там и железная дорога есть.
     ― Железная дорога есть, а рыбалки нет, ― с шуткой сказал Николай Алексеевич. Он знал, что вопрос размещения аэродрома в Россоши стоял, но положительно не решён ― на прежнем грунтовом аэродроме действовала радиотехническая часть ПВО.
     ― Давайте, туда слетаем. Здесь недалеко, ― предложил Холодков.
     ― Нет. Во-первых, мы туда лететь не планировали, а во-вторых, относительно Россоши никто решение пересматривать уже не будет. Летим домой.

     10 июня в семь утра Полуйко взлетел на „Пчёлке” с аэродрома „Борисоглебск и с юго-восточным курсом направился на аэродром „Лебяжье”. Солнце уже поднялось в безоблачном небе на немалую высоту, и заглядывало в кабину через левое переднее стекло своими ослепляющими лучами, предсказывая знойную погоду. А пока что оно ещё не успело нагреть остуженный ночью открытым космосом воздух, и он, врывался в открытую форточку, приятно омывая лицо. Яркие солнечные лучи мешали вести визуальную ориентировку и своевременно видеть возможные препятствия. Чтобы ненароком не столкнуться с другим самолётом или телебашней, пришлось надеть светофильтровые очки, и внимательнее всматриваться в переднюю полусферу.
     Он отдал полётную карту подполковнику Котову, который сидел на правом сидении, приказав ему вести ориентировку и осматривать воздушное пространство.
     ― Будете за штурмана, Иван Дмитриевич.
     ― Есть. Для меня этот район не знаком.
     ― Я хорошо знаю вторую половину маршрута ― десять лет летал в том районе. Надеюсь, что блудить не будем.
     ― При такой-то погоде?
     ― Именно при хорошей погоде и блудят.
     ― На таком самолете можно восстановить ориентировку и опросом местных жителей, сев возле села и спросив у крестьян.
     ― Здесь, Иван Дмитриевич, не сёла, а станицы, не крестьяне, а казаки. Засмеют, если узнают, что заблудились, а то ещё и выпорют нагайками. Так что внимательнее сверяйте карту с местностью.
     Настроение было у него прекрасное. За полгода он соскучился по своему полку, и летел в предчувствии предстоящей встречи с людьми, с которыми десять лет разделял и радости, и горести совместной службы. Как-то они меня встретят? Немного ещё прошло времени с тех пор, когда он покинул полк ― не могли бы ещё, вроде, забыть. А впрочем… всё зависит от того, как сложились дела в полку после отъезда командира. Если всё в порядке, то не заметят даже его отсутствия, а если хуже, то будут сожалеть, что он поехал.
     „Пусть лучше будет всё в порядке, ― подумал он. ― Если в воинской организации дело разваливается сразу после того, как командир сменился, то виноват старый командир. Он не закрепил достижения. Первый год дело держится на авторитете старого командира. После этого только будет видна способность нового командира исправно руководить”.
     Один из каналов АРК (автоматический радиокомпас ― И.Б.) был настроен на приводную радиостанцию аэродрома „Лебяжье”, поэтому в полёте „золотая стрелка”, как её называли лётчики, острым концом все время показывала направление на аэродром посадки, значительно облегчая ориентировку.
     Около часа летели над равнинной однообразной местностью с прямоугольниками обсаженных лесополосами полей, станицами и хуторами. Лишь на подходе к притоку Дона реке Медведица начали появляться леса, озёра, пруды. Это уже был район полётов аэродрома „Лебяжье”.
     ― Вот смотрите, ― Полуйко показал рукой на населённый пункт, скрывающийся под носовой частью самолета, ― мы пролетаем над Белыми Прудами. А за ними там, среди зелёного раздолья лесов, знаменитые белые озёра, в которых специальные бригады выращивают голубых раков. Отборные раки стандартных размеров вылавливались, перекладывались водорослями, поставляемыми с моря, закрывались в специальные ящики, и самолетами отправлялись на экспорт, в основном во Францию. Поставлялись также на стол определённых лиц в Кремль, особенно во время правления Никиты Сергеевича Хрущёва, который сам любил раков, и угощал ими приглашённых на так называемые собрания „на пиво с раками”.
     Ограждённые высокими деревьями озёра отбросили в глаза лётчиков яркие лучи солнца. Николай Алексеевич продолжил:
     ― За сохранением раков в озёрах и во время их подготовки и транспортировки пристально следили охранники и начальство. Простому смертному невозможно было попробовать этого деликатеса. Мне все-таки пришлось отведать их во время встречи с руководством района, хоть и выбракованных, как мне сказали хозяева. Но я не заметил большого отличия голубых от зелёных ― раки как раки. Все зависит от того, как они приготовлены и поданы.
     Вдали показался лесной массив, которым покрыта широкая долина реки Медведица, несущей свои воды на пополнение Дона.
     ― Вон на левом берегу Медведицы, ― сказал Николай Алексеевич, ― раскинулась станица Островская, которая для нас была зоной ожидания и поворотным пунктом маршрута на полигон, который располагался в двадцати пяти километрах к югу от станицы. Отсюда до аэродрома посадки осталось шестьдесят километров, а это означает, что через двадцать минут будем на месте.
     Через несколько минут полёта появились огни и вышки нефтяных месторождений, до слёз Полуйко знакомые как центр зоны пилотажа № 5.
     ― Вот, Иван Дмитриевич, столица местных нефтяников, которая имеет схожее с Вашей фамилией название ― Котово. Только я не могу раскумекать: или название этого населенного пункта происходит от вашей фамилии, или наоборот ― ваша фамилия происходит от названия населённого пункта. Вы не можете объяснить?
     ― Интересный вопрос. Впервые я вижу этот посёлок. Может от какого-то Котова и походит. Фамилия наша ― распространённая. Но к этому я не причастен.
     Полуйко связался по радио с руководителем полётов, который дал ему условия подхода и посадки, и через несколько минут они сидели на аэродроме „Лебяжье”.
     Остановившись на площадке для перелетающих самолетов, Полуйко выключил двигатели, приказал механику заправить самолёт, пообедать и быть готовым к вылету на Волгоград в четырнадцать часов.
     Встречали внешне радушно командир полка подполковник Корышев, заместитель командира полка подполковник Титаренко и замполит полка подполковник Рященко. Когда закончились объятия, возгласы, Николай Алексеевич сказал:
     ― Благодарю за встречу. Очень трогательно. Рад видеть вас живыми и здоровыми. Мы летим в Волгоград. Не мог я удержаться от желания залететь к вам, чтобы посмотреть, как вы здесь живёте. Насколько могу, отслеживаю, как у вас дела. И ещё не отвык от того, чтобы не волноваться за ваше благополучие. С вашего позволения посмотрю на полёты, ибо, откровенно говоря, соскучился по настоящим полётам. У нас кроме Л-29 другой техники пока нет. Покажите, что у вас нового. Подполковник Котов Иван Дмитриевич, летчик-методист летно-методической группы училища, имеет поручение скопировать всё интересное. Если вы не возражаете, то пообедаем у вас, и в четырнадцать часов вылетим на Волгоград.
     ― Я спланирован на полеты в первую смену и сейчас время мне лететь, ― сказал Корышев. ― К сожалению, я не могу вас сопровождать. Вам всё покажет и расскажет Юрий Петрович. Рад вас видеть. Может, останетесь до завтра?
     ― Нет, благодарю, нужно лететь. Всего вам доброго, ― Николай Алексеевич пожал командиру и своему бывшему замполиту Рященко руки.
     ― Я поехал, а вам пришлю машину. Можете ею распоряжаться до отлёта, ― сказал Корышев, и поспешил на заправочную. С ним поехал и Рященко.
     Полуйко с Котовым и Титаренко пошли на КДП. Почти ничто не изменилось на аэродроме. Также стояли в чехлах самолёты на стоянке. На открытых самолётах копошился технический состав, проводя предварительную подготовку их к полётам. На заправочной шла работа. Сюда заруливали самолеты после полёта, здесь готовились они к повторному вылету. Отсюда выруливали для повторного полёта. Здесь на скорую инструкторы анализировали выполненный полет с курсантами, давали им установку для следующего полёта, контролировали их подготовку к полёту.
     Периодически с ВПП неслись то взрывные и раздирающие звуки форсажа взлетающих самолётов, то чавканье колёс шасси во время посадки самолётов. Николай чувствовал себя, будто бы попал в недалекое прошлое, которое уже немного начало забываться. Всё увиденное и услышанное выхватывало из памяти щемящие воспоминания.
     Знакомые и не совсем знакомые лица людей, которые попадались навстречу, теплели. Люди останавливались, отдавали честь, здоровались. Николай жал им руки, и бесконечно радовался каждому, кто встречался ему на пути.
     Зайдя на КП, Полуйко предупредил диспетчера о времени вылета. Тот ответил:
     ― Товарищ полковник, вам вылет разрешён.

     Оставив Котова на КДП, Полуйко спустился вниз и спросил Титаренко:
     ― Ну, как, Юра, дела?
     ― Вроде, ничего. Работаем потихоньку, ― ответил Юрий Петрович.
     ― Почему без энтузиазма? Что-то не ладится? Говори откровенно: как на службе, как дома?
     ― Дома всё в порядке. На службе хотелось бы лучшего.
      ― Что же так? Не сложились отношения с командиром?
     ― Отношения обычные, сугубо служебные, но чувствую натянутость во взаимоотношениях между нами.
      ― Может, ты не можешь смириться с тем, что назначили его, а не тебя? ― спросил Николай.
     ― Нет, Алексеевич, я воспринял его назначение как должное и продолжаю выполнять обязанности заместителя командира полка по-прежнему. Он просто воспринимает всё, что было в полку до него, как негативное в руководстве полком, пытается на всех совещаниях и собраниях очернить и тебя, и Зяблова, и в мой огород камень иногда бросает, мол, закончились времена неудачного командования, теперь всё будет по-другому. Хотя фактически продолжает выполнять всё так, как выполнялось при тебе.
     ― А как на такие заявления реагируют офицеры?
     ― В основном негативно. Хотя имеются и подхалимы, которые пытаются поддакивать ему. Ты бы поговорил с ним, что так действовать непорядочно?
      ― Всё нормально, Юра, пусть радуется. Не буду я с ним говорить на эту тему. Пусть это будет на его совести. Таким поведением авторитета он себе не заработает. Народ мудрый. Он видит, где зерно, а где полова. А я, Юра, прилетел сюда, чтобы встретиться с тобой и от имени командования Борисоглебского училища предложить тебе должность командира учебного авиационного полка в Борисоглебске. Полка ещё нет, сформируешь и будешь командовать. Скажу тебе откровенно, что должность не из лёгких. Это не готовый слаженный коллектив, а всё нужно начинать с нуля. Как организуешь, как настроишь, так и будешь работать. Я считаю, что у тебя хватит энергии, ума, опыта и понятливости справиться с этим заданием. Хорошо подумай.
     ― Есть вопрос: где будет базироваться полк, и на каких самолётах будет летать?
     ― Базирование полка предусматривается в Борисоглебске, вооружение ― боевые самолёты. Сначала Миг-17, потом Миг-21. Но первый год, очевидно, придётся поработать на Л-29.
     ― А как ты считаешь?
     ― А как ты думаешь, чего бы вот я летел сюда? В общем, решать тебе. Ты должен оценить свои способности, силы, состояние здоровья и другие возможности, и дать чёткий ответ о согласии, причём, только сейчас: времени нет. Думаю, что Корышев в аттестации тебе не откажет, чтобы спровадить тебя. А относительно Малеева ― я лечу в „Качу”, надеюсь, что согласится.
     ― Как-то неожиданно.
     ― Так все значительные и судьбоносные события появляются неожиданно. Если бы было много времени на размышления, то не думаю, чтобы мы принимали правильные решения. Чем дольше колеблешься, тем тяжелее принимать решение. Думаю, что тебе нужно посоветоваться с женой. Если она дома, то мы можем с тобой поехать и поговорить с ней.
     ― Да. Я сейчас позвоню ей по телефону.
Титаренко пошёл к телефону, переговорил с женой и сразу вернулся.
     ― Дома. И ожидает нас. Едем?
      ― Едем. Времени маловато, будем спешить.
      Пошли к „Уазику”. Это была та же машина, которой ездил Полуйко во времена, когда был командиром полка. Водитель, конечно, новый.
     Проехали село Лебяжье, два моста ― через реку Иловля и старицу, железнодорожный переезд и поднялись на бугор, на вершине которого крутилась антенна радиолокатора. С вершины открылся вид на военный городок, железнодорожную станцию Петров Вал, одноименный поселок.
     Галина Алексеевна, жена Юрия, радостно встретила гостя. Она затарахтела, отворив двери:
     ― О-о! Кто к нам приехал! Заходи, пожалуйста! Каким ветром? Мне Юра позвонил по телефону ― я и не поверила. Как там Нина? Как дети? Садись, рассказывай.
     ― Галя, ― перебил скороговорку жены Юра, ― у Алексеевича нет времени, он спешит. Ты бы лучше стол накрыла, а то уже время обедать.
     ― Всё готово, ― ответила Галя. ― Мойте руки, и за стол.
     „И когда она успела накрыть на стол?” ― подумал Николай, глянув на праздничный стол, стоящий посредине комнаты. Чего на нём только не было! Фаршированная щука, заливная осетрина, икра осетровая, несколько видов салата, жаренная гусятина и другие закуски, которыми, как правило, заставляют стол для торжественного обеда. Посредине стояли бутылки армянского коньяка, сухого вина, минеральной воды в посуде со льдом.
     ― Ниче-его себе!.. ― протянул Николай. ― Галя, кого это ты собиралась угощать?
     ― Как кого? Тебя. Мне ещё утром позвонил Юра, что ты прилетишь. Я думаю, что ты задержишься у нас.
     ― Задержусь. Только на полчаса.
     ― Чего так?
     ― Нужно мне сегодня быть в Волгограде, а завтра уже дома.
     ― И ты что, не можешь задержаться у нас до завтра? Не говори, что это зависит не от тебя.
     ― Нет, не могу. Я прилетел по служебным делам.
     ― Скажешь, что не можешь и коньячку выпить?
     ― Не могу, ибо я за штурвалом.
     ― Не верю, что ты не мог найти лётчика, чтоб посадить за штурвал.
      ― Если бы я знал, что ты меня будешь угощать коньячком, да ещё и армянским, то я так бы и сделал, ― отшутился Николай. ― Если у тебя имеется холодный квас, то в такую жару будет в самый раз.
     ― У меня не только квас, но и окрошка есть.
     ― Ну, тогда садимся, а то время летит быстро.
      Сели за стол. Галя подала холодную окрошку.
     ― Вы на меня не смотрите, ― сказал Николай. ― Пейте и ешьте по полной программе.
     ― Я тоже не могу ― ответственный на ночных полетах, ― сказал Юра.
     ― Я тоже не буду, не могу пить одна, ― сказала Галя.
     ― Простите, что я не вписался в ваши планы. Думаю, что у нас ещё будет повод посидеть за рюмкой чая, когда соберёмся все вместе. А разговор, Галя, у меня к вам такой. Я прилетел сюда с целью предложить Юрию Петровичу от имени командования Борисоглебского училища должность командира полка. Мы с ним уже говорили. Он даёт согласие, но имеет сомнение, что ты, Галя, с ним согласишься.
     ― Вы что? Действительно думаете, что он поедет, а я здесь останусь? Не задержусь ни на минуту. Куда иголка, туда и нитка. А за то, что Юра имел сомнение, ему ещё достанется.
     ― Нет, Галя, я считаю, что Юра правильно делает, что советуется с тобой. Переезд к новому месту службы касается всей семьи. Вам вместе придётся расхлёбывать, если решение будет принято неверное.
     ― Ты хоть скажи, как там у вас, ― перешла на более серьёзный тон Галя. ― Как Нина? Не сожалеет ли, что вы переехали? Какие там условия?
     ― Условия нормальные. Имеется квартира, дети пошли в школу. Саша закончил десятилетку с отличными результатами. Поступает в Борисоглебское авиационное училище. Нина старается адаптироваться к новым условиям. Тревожит её только то, что я редко бываю дома из-за работы в войсках. Квартиру вы получите в Борисоглебске, сначала, может, временную, а затем в доме для руководящего состава. Проблемы не будет. Жилищная проблема пока решается нормально. Сам город небольшой, народ доброжелательный к военным. Природа благоприятная. Город окружают леса. Рядом протекают две реки ― Хопёр и его приток Ворона. Есть где выкупаться и половить рыбку. Имеется художественный театр. С Петровым Валом сравнения лишние. А основное ― неплохие перспективы у Юры для роста по служебной лестнице. Думаю, что на этом посту он долго не задержится. В работе на первых порах получит от меня всевозможную помощь. Так что советую вам собираться. Относительно назначения ещё инстанций пройти нужно немало, но процесс пошёл. Что вы скажете?
     ― Я согласен, ― решительно вымолвил Юра. ― Тебе спасибо за заботу о нас. Мы понимаем, что если бы не ты, то никто о нас и не вспомнил бы. Я боюсь, чтобы Зяблов не перебил. Если он узнает, то сделает всё, чтобы моего назначения не состоялось.
     ― Не волнуйся. Я буду говорить с Малеевым. Попрошу его о конфиденциальности.
     ― Я тоже не против, ― высказала своё пожелание Галя.
     ― Ну, тогда я своё задание наполовину выполнил. Благодарю за гостеприимство. Окрошка была прекрасная. Оставайтесь живы и здоровы, а я поехал дальше. Надеюсь, что скоро встретимся в Борисоглебске.
     ― Счастливой дороги, спасибо тебе и до свидания, ― Галя чмокнула Николая в щеку. ― Передавай наши приветы Нине и детям. Жаль, что наша встреча была такой короткой. Вы, мужики, только о службе и думаете.

     Через несколько минут Полуйко взлетел и, качнув крылом над военным городком, взял курс на Волгоград. Где-то после часа полёта вдали из сизой дымки выплыла величественная фигура "Родины-матери", которая с поднятым над головой мечом призывала защищать Родину от нашествия врагов. Горячая волна обдала его сердце и подкатила к горлу тугой клубок. Сколько раз, прилетая на центральную базу Качинского училища, Николай пролетал мимо этого монумента, отдавая честь погибшим воинам!
     Он сел на знакомую посадочную площадку и зарулил на стоянку.
     Отдав распоряжение механику о заправке самолёта и подготовке его к вылету на следующий день в десять утра, а подполковнику Котову о даче соответствующих заявок и поселения в гостинице, сам поспешил в штаб училища. С удовлетворением воспринял сообщение дежурного по училищу, что начальник на месте, он поднялся на второй этаж к его кабинету.
     Полковник Малеев радостно встретил своего бывшего командира полка. Он сидел, наклонившись над широким столом в глубине кабинета, и что-то писал.
     ― Позвольте зайти, Виктор Александрович? ― Постучав в дверь, Полуйко зашёл в кабинет.
     ― О-о! Проходи, проходи, уважаемый, ― поднявшись, вышел из-за стола Малеев. ― Что? Назад вернулся? Вероятно, выгнали? Или погостить прилетел?
     ― Добрый день, Виктор Александрович. Не то и не другое. Прилетел решить один служебный вопрос, да и поучиться кое-чему, если будет на это ваша добрая воля.
     ― Ну-ну. Садись и рассказывай, как у вас там дела. Я представляю себе, как вам приходится крутиться, и сочувствую. Здесь уже всё налаженное, и то дел невпроворот, а вы все с нуля начинаете.
     ― Во-первых, вам передаёт большой привет Анатолий Николаевич. Он часто вас вспоминает и высоко о вас отзывается. Во-вторых, мы приглашаем вас к нам в гости в любое удобное для вас время. Нам бы очень пригодился ваш совет относительно развития училища.
     ― За привет благодарю, относительно приглашения тоже спасибо, но не знаю, удастся ли вырваться. Хотелось бы посмотреть и себе что-то выгодное взять из увиденного. Надеюсь, что у вас есть чему поучиться. Ну, а что за служебный вопрос?
     ― Нам нужен командир полка.
     ― Х-хе! А кому он не нужен? Мне тоже нужен, и я не знаю, кого ставить.
     ― Виктор Александрович, у нас сложилась очень напряженная обстановка. Мы сформировали один полк Л-29 теперь уже в полном составе. Базируется в Жердевке. Готовится к обучению курсантов. Второй полк Л-29 начинаем формировать на базе Борисоглебска, хотя будет базироваться в Бутурлиновке, ибо там, кроме грунтового ещё не подготовленного лётного поля, ничего нет. На аэродроме „Борисоглебск” сейчас кладут бетонку. До зимы планируется положить ВПП, а стоянки, рулёжные дорожки, централизованная заправка и тому подобное ― со следующего лета. Пока планируем вновь сформированным полком как-то летать с неё, для подготовки лётчиков, которые прибудут по завершении училищ в этом году, а в следующем году летать с грунта в Бутурлиновке уже с курсантами. На пополнение прибывают отдельные лётчики, а командир ещё не назначен и даже не определён. Полк очень сложен, и нужен энергичный командир, чтобы не растерялся в этой обстановке. Мы перебрали свои кадры и не нашли подходящей кандидатуры ― все назначенные на свои должности недавно и не успели набрать необходимого опыта. Решили просить у вас помощи.
     Полуйко посмотрел Малееву в глаза, он внимательно слушал его рассказ.
     ― Я так думаю, что у вас уже имеется кандидатура, кого б вы хотели забрать, ― сказал Малеев.
     ― Так точно. Мы просили бы вас отпустить к нам Титаренко. Я считаю, что это самая оптимальная кандидатура для сложившейся ситуации.
     ― Не понимаю, чего ты тогда не рекомендовал его вместо себя?
     ― Откровенно говоря, я и сейчас не могу понять, почему я тогда сомневался. Внутренний голос подсказывал мне, что нужно назначать Корышева. Сейчас вижу, что ошибся. Или, может, я не прав?
     ― Что задним числом думать? Мы ещё не знаем, какие результаты были бы у Титаренко, а Корышев, хоть и делает ошибки, а всё же справляется.
     ― Вам виднее.
     ― Ну, что я скажу по поводу вашей просьбы. Только глубокое понимание вашей ситуации и личное уважение к вам и начальнику училища говорят мне, что нужно согласиться. Но на будущее нужно растить свои кадры.
     ― Благодарю за понимание. Развернёмся, и у нас будут свои кадры.
     ― А высшее начальство не будет возражать?
     ― Не будет. Имеется предварительная договорённость Анатолия Николаевича с начальником управления кадров Военно-Воздушных Сил.
     ― Пусть дают нам указание, мы вышлем документы.

К сожалению, Полуйко не смог встретиться с Зябловим, который был в командировке ― работал в одном из полков училища. Ему хотелось поговорить с ним, чувствуя, что осталась какая-то недосказанность в их отношениях, очевидно, вызванная участием Николая в судьбе Титаренко. Он понимал, что теперь после его прилёта по вопросу перевода Титаренко трещина в их отношениях значительно расширится.

     На следующий день в девять часов утра они вылетели в Борисоглебск. Два часа ранняя болтанка бросала самолёт в разные стороны, изматывая их. Невзирая на усталость, Полуйко сразу поехал в штаб, чтоб успеть к обеденному перерыву доложить начальнику училища о результатах их полёта.
     Начальник был в кабинете, когда Полуйко появился на его пороге. Он был не один. За приставным столиком сидел начальник политотдела училища полковник Ткаль.
     ― Здравия желаю! ― поздоровался Николай Алексеевич. ― Полковник Полуйко прибыл из командировки без замечаний.
     ― Здоров, здоров! ― ответил Никонов. ― Проходи, садись и рассказывай, с чем прилетел.
     ― Полёт прошёл нормально. Сначала залетел в Лебяжье. Встретился с Титаренко. Изложил ему предложение, очертил ситуацию со сложностями формирования полка, с какими трудностями ему придётся встретиться. Согласился без возражений. Поговорил с его женой. Согласна, хоть на край света! В случае назначения готовы ехать сразу семьёй. У них двое детей, школьники ― парень и девочка.
     ― С Малеевым встретился? ― спросил Никонов.
     ― Так точно, в тот же день. Полетел после обеда и застал его в штабе. Я передал ему ваши приветствия и просьбы. Он поблагодарил за приветы, передал вам своё приветствие и пожелание успехов в делах. Когда я ему рассказал о том, в каких условиях мы работаем, он не остался безразличным, и сказал: „Только глубокое понимание вашей ситуации и уважение к вам с начальником училища подсказывают мне, что нужно согласиться”. Титаренко был у них в составе резерва на должность командира полка.
     ― Благодарю тебя. Я знаю Виктора Александровича как талантливого командира и никогда не имел сомнения в его порядочности. Сейчас же позвоню по телефону в кадры, ― сказал Никонов и поднял телефонную трубку. ― Золотце, свяжи меня с полковником Новиковым в кадрах ВВС.
Никонов положил трубку. Ткаль, который всё время доклада Полуйко сидел молча, спросил:
     ― А как дела в его семье?
     Николай Алексеевич сдвинув плечи, ответил:
     ― В чужую душу не влезешь, но поскольку я знаю эту семью около пяти лет, а мы жили рядом и даже дружили семьями, то могу уверенно сказать, что семья здоровая, сплочённая, дети воспитаны, и вообще люди они порядочные.
     В это время зазвонил телефон. Никонов поднял трубку:
     ― Давай… Анатолий Дмитриевич, приветствую вас. Никонов!.. Как жив-здоров?.. Я чего звоню. Едва лишь прилетел мой зам, Полуйко, из Лебяжьего и Волгограда. Он разговаривал с Титаренко по поводу назначения его на должность командира полка в наше училище. Тот дал согласие. Малеев не возражает. Если будет ваша команда на представление, то они сразу вышлют аттестацию. Я просил бы вас ускорить такую команду… Это было бы здорово! Благодарю за оперативность.
     Положив трубку, Никонов сообщил присутствующим:
     ― Сказал, что сегодня доложит начальнику и подаст телеграмму, чтобы представили немедленно нарочным.
     ― Прекрасно! Титаренко задерживаться не будет. Дел у него для передачи немного, соберётся быстро, ― с удовлетворением высказался Полуйко.
     ― Вы, Николай Алексеевич, уже сейчас составьте план ввода его в строй, продумайте программку подготовки на должность.
     ― Я разрабатываю Программу ввода в строй лётного состава руководящих должностей от командира звена до заместителя начальника училища по лётной подготовке. Через пару дней я вам её подам.
     ― Хорошо, ― сказал Никонов.
     ― А вопрос воспитательной и партийно-политической работы вы в этой программе предусматриваете? ― спросил Ткаль.
     ― Так точно, ― ответил Полуйко. ― И это составляет первый раздел программы. По этому вопросу мы сотрудничаем с Николаем Фёдоровичем Лаптевым, вашим заместителем. Кроме того, Программа будет включать лётную подготовку, руководство инженерно-авиационной службой, внутренним хозяйством, штабом, службой войск, и тому подобное. Программа будет согласована со всеми заместителями начальника училища и утверждена начальником училища.
     ― Анатолий Николаевич, ― обратился начальник политотдела к Никонову, ― я считаю, что такие программы стоит разработать и для других руководящих должностей.
     ― Правильно. Сегодня же дам соответствующее распоряжение. Николай Алексеевич, вы можете идти. Отдохните после перелёта, а назавтра планируйте побывать на полётах у Осташкова в Жердевке. Нужно посмотреть, как они летают. И второе, 14 июня, это у нас понедельник, Осташков планирует полеты днем с переходом на ночь. Спланируйте меня, себя, Холодкова, и летчиков ЛМГ, всё, что положено по программам ввода в строй и переучивания.
     ― Есть. Думаю, кроме того, провезти Погорелова на Ан-14. Полк получает самолет, а подготовленных на нём летчиков в полку нет. Там пять летчиков из числа руководящего состава прошли теоретическое переучивание, а, кроме меня, провезти их некому. Мы спланировали их лётную подготовку в соответствии с программой переучивания.
     ― Правильно.
     Полуйко зашёл в свой кабинет, позвонил по телефону домой, переговорил с женой, сообщив ей о своем прилёте. Связь с квартирой была через коммутатор, поэтому они сдерживались в разговорах, ибо знали, что телефонистки имели привычку подслушивать, а затем разносить сплетни по гарнизону. Обычно, с этим боролись, но женское любопытство перебороть невозможно. Поэтому Николай сказал в трубку, когда Нина подключилась к связи:
     ― Привет, Нина. Я в штабе. Только что прилетел.
     ― Здравствуй. Как слетал?
     ― Хорошо. Дома расскажу. Как вы там?
     ― Всё в порядке. Когда будешь?
     ― Сейчас зайду на КП и приду.
     ― Давай. Я приготовлю обед, в столовую не заходи.
     ― Хорошо. Пока!
     ― Пока!
     Зайдя на КП, Полуйко ознакомился с налётом за прошлые полеты, недостатками, отмеченными во время полётов, планом полётов на следующий день, подал заявку на перелёт, и пошёл домой. Как только он вышел на улицу, ведущую к их жилому городку, который находился неподалеку от училища на улице Восточной, он сразу почувствовал усталость. Загруженность работой, заботами и переживаниями усугублялись жарой, стоящей в эти летние дни, истощали силы и не давали времени для общения с семьёй. Он видел, как вырастали сыновья, и переживал, что недостаточным было его внимание к их делам, пожеланиям, потребностям.
     Вот и старший, Александр, уже закончил школу, получил аттестат зрелости и подал документы в училище ― хочет быть лётчиком. Николай понимал, что творилось в душе парня, который стоял перед выбором своего дальнейшего жизненного пути. Не хотел указывать ему конкретное направление, ибо знал, какое может быть разочарование в будущем, если не сложится жизнь. Лишь пытался раскрыть сущность профессии, её место в обществе, связь профессии с личной жизнью. А сделать выбор он должен был сам.
     Николай радовался, что сын выразил желание избрать профессию лётчика, хоть и на собственном опыте знал, какая это сложная и опасная работа. Он задавал себе вопрос: „Имеются ли у него задатки лётчика?” И богатый опыт инструкторской работы говорил ему: „Есть. Хорошим должен быть лётчиком!” А сегодня, когда он шёл на КП и встретил начальника медицинской службы училища подполковника медицинской службы Галочкина, тот ошарашил его неожиданной новостью:
     ― Николай Алексеевич, я вынужден сообщить вам неприятную вещь. Ваш сын проходит врачебно-лётную комиссию, и мы признали его не годным к лётной работе.
     ― Как так? Вы уверены в этом? ― негодующе среагировал Николай на сообщение начмеда. ― Вы всегда придираетесь. Что же вы у него такого нашли, чтобы сделать этот вывод? Никогда ни на что не жаловался, и вот на тебе.
     ― Ничего мы не придираемся, ― с обидой в голосе ответил Галочкин. ― В соответствии с Приказом Министра обороны СССР он полностью непригоден к летной работе из-за недостатков зрения.
     ― Ну, и какие же недостатки вы у него нашли? ― успокаивая себя, спросил Полуйко.
     ― Во-первых, близорукость. Ему необходимо носить очки.
     ― И ничего невозможно сделать, чтобы вылечить?
     ― Говорят, что сейчас в Москве уже делают операции на глазах, но об этом в приказе ничего нет. Но это не единственный недостаток.
     ― А что ещё?
     ― Дальтонизм. Он не различает цветов. А это не вылечивается.
     ― Вот так! Скажите, как же мы жили и не могли заметить у него такие серьёзные недостатки. Он же и медицинские осмотры проходил в школе, где, в первую очередь, проверяют зрение. Учился он в нескольких школах.
     ― Выходит, так проверяли.
     ― А вообще, он может служить в армии?
     ― На нелётных должностях может. Только права водителя ему не дадут.
     ― Та-а-ак. Ну и задачку вы нам подсунули. Он уже знает?
     ― Безусловно. Я с ним разговаривал после того, как мне доложили.
     ― И как он отреагировал?
     ― Обыкновенно – опечалился, и, ничего не сказав, вышел из кабинета. Николай Алексеевич, простите за откровенность. Что же вы не проверили его раньше, ещё до врачебно-лётной комиссии? Вам же ничто не мешало сказать нам, и мы бы его пропустили через комиссию. И сейчас лишний раз не травмировали бы его. Он бы выбрал себе другой путь.
      ― Признаю свою ошибку. Беспокоился больше о чужих детях, а о своих некогда было думать, ― с горечью проговорил Николай, и пошёл домой.
     Остаток дороги к своему дому Полуйко думал над тем, что делать. Приговор врачей изменить невозможно, а время идет, нужно принимать решение, куда поступать. Все предыдущие разговоры были только относительно лётного училища, другие, а тем более гражданские учебные заведения, не рассматривались. Только военные, и только авиационные. Успокаивало его то, что Саша знал, какие строгие требования предъявляются к абитуриентам лётных училищ. И далеко не все курсанты становятся лётчиками, над ними всегда висит приговор быть списанными с лётной работы по различным причинам.
     С этими мыслями Николай и появился на пороге своего уютного жилища.
     ― Здоровеньки булы вси, хто дома! ― воскликнул он.
     ― Привет, ― вышла из кухни Нина и подставила щёчку для поцелуя.
      Он, как обычно, громко чмокнул жену и тихо спросил:
      ― Саша дома?
     ― Дома. Никак тебя не дождётся.
     ― Сейчас поговорю, ― сказал Николай и пошёл в соседнюю комнату, где за столом сидел и что-то писал Саша. Жена пошла с ним.
     ― Привет, сынок. Как дела? Чем занимаешься?
     ― Здравствуй папа, ― поднявшись, ответил Саша. ― Я вот переписываю заявление на вступление в училище. Ты же, по-видимому, уже знаешь, что я погорел на медкомиссии.
     ― Знаю, но считаю, что трагедии нет. Пойдёшь учиться на штабное отделение в нашем училище. Мы набираем 15 курсантов. К сожалению, сделать ничего нельзя. Придётся смириться с судьбой.
     ― Я уже смирился, и вот пишу заявление, мне сказали, чтобы завтра принёс.
     ― Хорошо, сынок. Извини, что мы не проверили тебя раньше. Стоило это сделать ещё в Лебяжьем. И откуда взялся такой недуг?
     ― Мне сказали, что это передаётся по наследству через несколько поколений.
     ― Вроде бы никого не было. Может, и было у кого-нибудь, но кто тогда проверял так тщательно безграмотных мужиков на селе?
     ― Отец, ― встряла в разговор мать, ― ты бы проверил у Володи. Чтоб и у него чего не нашли.
     ― Хорошо, ― твердо сказал Николай. ― Завтра же и займусь, пока медкомиссия работает.
     Саша поступил в училище на штабное отделение. Проверка Володи дала те же результаты ― близорукость и дальтонизм. Но ему ещё учиться в средней школе и есть ещё время подумать над выбором своего жизненного пути…

     В пятницу 11 июня 1971 года под вечер Никонов провёл совещание офицеров управления училища, на котором поставил задание на ближайшее время.
     ― Решением командующего ВВС военного округа с 21 июня я убываю в очередной отпуск до 1 августа. Оставляю неделю отпуска для зимней охоты. Выполнение обязанностей начальника училища возлагается на полковника Полуйко Николая Алексеевича.
     Полуйко поднялся.
     ― Садитесь. Основное внимание уделить полётам, обеспечить высокую организацию и полную их безопасность. Сложность лётной подготовки будет нарастать. Осташков переходит на полеты ночью и полёты с молодыми лётчиками днём. Новый полк будет начинать полёты зимой на аэродроме „Борисоглебск”. С приходом командира полка, обещали в ближайшее время назначить, организовать тщательную подготовку по всем направлениям ― лётчики, аэродром, авиатехника, связь и радиотехническое обеспечение и тому подобное. В конце октября должны прибыть выпускники училищ. Нужно будет задействовать бетонную взлётно-посадочную полосу в осенний, зимний и весенний период. С весны полк должен получить для обучения курсантов и перебазироваться на аэродром „Бутурлиновка”. Полковнику Марченкову и майору Верпадже ежедневно отслеживать строительство аэродрома „Борисоглебск” и подготовку аэродрома „Бутурлиновка”, принимать немедленные и решительные меры в случае снижения темпов строительства. На еженедельных совещаниях докладывать полковнику Полуйко о состоянии строительства. А вам, Николай Алексеевич, в случае необходимости, поднимать острые вопросы перед командующим и начальником тыла ВВС округа.
     Сделав паузу, Никонов продолжил:
     ― После моего возвращения из отпуска Николаю Алексеевичу и Дмитрию Ивановичу быть готовыми тоже убыть в очередной отпуск. Это будет, по-видимому, единственная возможность отдохнуть нам летом, ибо с осени у нас и здесь будет жарко. На будущей неделе в понедельник мы летаем в Жердевке днём с переходом на ночь. Николаю Алексеевичу спланировать со мной контрольный полёт на проверку по дублирующим приборам под шторкой днём и полёт на ознакомление с районом аэродрома в условиях ночи. В среду спланируйте ночью контрольный полёт в зону и по кругу для проверки техники пилотирования и тренировочные полёты по кругу. Дальше будете тренироваться сами. В конце следующей недели мы с вами посидим и обсудим детали работы училища на период моего отсутствия.

     В понедельник после дневного отдыха перед ночными полётами Полуйко с Никоновым полетели „Пчёлкой” в Жердевку на полёты. Они рассчитали свой вылет так, чтобы прилететь к началу предполётной подготовки. Когда взлетал разведчик погоды, они как раз заходили на посадку.
     Погода способствовала выполнению полётов в простых метеоусловиях. Дневная жара начала спадать, лёгкий ветер приятно обдувал вспотевшие лица. Полуйко с Никоновым шли к запланированному самолёту, который стоял крайним на заправочной стоянке, и разговаривали.
     ― Нужно учить разведчиков погоды проверять связь с запасными аэродромами во время полёта на разведку. Сколько не твержу, никак не выполняют правила разведки. В лучшем случае запросит один аэродром. Неужели так тяжело это делать? ― сокрушённо спросил Никонов.
     ― Не придают значения важности связи, особенно в простых метеоусловиях, ― ответил Полуйко.
     ― Николай Алексеевич, пора уже наказывать за такие нарушения. Случаи неустановления разведчиком погоды связи с запасными аэродромами оформлять как предпосылки к лётным происшествиям с соответствующими выводами относительно нарушителей.
     ― Так точно!
     Полуйко выполнял полёт по приборам под шторкой. Никонов в наборе высоты отключил ему авиагоризонт. Перейдя на выдерживание режима полёта по дублирующим приборам, Полуйко полёт закончил благополучно, не допуская отклонения от нормы на оценку ниже хорошо. Контролирующий открыл шторку над БПРС.
     После полёта в ответ на доклад о выполнении полётного задания начальник училища бросил своё обычное:
     ― Летай.
     После наступления темноты Полуйко выполнил ещё три полёта: один для ознакомления с районом аэродрома в условиях ночи, один контрольный в зону пилотажа, и один – по кругу с Холодковым.
     На следующий день с группой офицеров он слетал из Жердевки в Бутурлиновку на Ан-14 с целью выполнения разметки размещения объектов на аэродроме для последующей подготовки к перебазированию полка и проведению полётов. Вечером он вернулся в Борисоглебск, а следующей ночью в Жердевке на Л-29 выполнил с Никоновым контрольный полёт в зону и по кругу для проверки техники пилотирования, и четыре тренировочных полёта по кругу. Навыки в полётах ночью были восстановлены.
     Вернувшись на следующий день в Борисоглебск, Никонов пригласил Полуйко в свой кабинет, где проинструктировал о выполнении обязанностей начальника училища на период его отсутствия. Получив перечень вопросов, которые нужно было решить, Полуйко почесал за ухом: и за три отпуска начальника всех поставленных задач не выполнить.
     ― Основное, конечно, полёты, ― наставлял Никонов. Я поговорил с заместителями, просил, чтоб они более внимательно выполняли свои обязанности. Но смотри не стесняйся. Если видишь, что что-то делается не так ― вмешивайся. Ты отвечаешь за всё в училище. По понедельникам докладывай командующему о состоянии дел. Делай построения офицеров управления училища, разбирай с ними неотложные вопросы. Если будет в том потребность – созывай совещания. Больше бывай на аэродроме, подгоняй строителей. Заставляй начальника тыла еженедельно докладывать тебе о состоянии строительства. Приказ о назначении Титаренко есть, я просил, чтобы не задерживали. Если приедет ― представь полку, поставь задачу, что ему делать, и пусть сходу засучивает рукава. Свози его в Бутурлиновку ― пусть посмотрит, где предстоит работать, познакомь с местной властью. Вот и всё. В крайнем случае, если не сможешь решить какой-то сложный судьбоносный вопрос, ищи меня, где бы я ни был.
     ― Есть! ― отозвался Николай. ― Надеюсь, что не будет повода отвлекать вас от отдыха. Отдыхайте спокойно, мы будем стараться.

Заместителю временно исполнять обязанности начальника за время длительного его отсутствия значительно тяжелее, чем самому начальнику, постоянно назначенному на эту должность. Во-первых, возложенный на зама объём обязанностей убывшего начальника не снимает с него объёма его собственных обязанностей, т. е., фактически, за это время заместитель одновременно несёт на себе объём обязанностей по двум должностям. Во-вторых, он не имеет полных прав в принятии решения по ряду вопросов, которые влияют на выполнение поставленных задач и состояние дел в коллективе. Он ограничен в решении кадровых, финансовых, хозяйственных и других вопросов. Однако это обстоятельство не снимает с него ответственности за безопасность полётов, состояние воинской дисциплины и воинского порядка, выполнение всех задач, которые стоят перед подразделением, частью, соединением. И, в-третьих, в возглавляемом коллективе все знают, что начальник перед ними временный, и через какое-то время вернётся настоящий начальник, который может отменить решение, принятое исполняющим обязанности. Исходя из этих соображений, указания исполняющего обязанности выполняются с оглядкой, а иногда даже игнорируются.
Кроме того, в руководстве армейскими частями и соединениями сложилась традиция, что первыми лицами вместе с командиром является заместитель по политической части или начальник политотдела, который имеет особый статус независимости, а также начальник штаба, который по Уставу является первым заместителем командира. Все другие заместители стоят в строю за этими лицами. В лётных же воинских коллективах начальник почти никогда не оставит за себя не летающее лицо. Вот и складывается ситуация, когда верховенство вынужденно меняется. Многое зависит от личностей командиров, и иногда не обходится без недоразумений.

     В первый же день своего пребывания во временной должности Полуйко испытал на себе подобное недоразумение.
     Каждый понедельник в управлении училища происходило построение офицеров. Выстраивались перед входом в штаб левее древнего строения, в котором размещалась типография и часть кабинетов медицинской службы училища. В этом древнем здании когда-то размещалась церковь кавалерийской части царской армии. Планировалось её снести, ибо она очутилась в трех метрах от парадного входа основного корпуса Борисоглебской авиационной школы, построенного позже, во времена советской власти. Но здание имело такую прочность, что разобрать метровой толщины стены было задачей очень сложной, а взорвать боялись, чтоб не повредить корпус здания, стоящего рядом. Так долгое время и мирились с неудобствами, пока значительно позже грамотные специалисты не нашли способ разобрать здание, которое причиняло определённые неудобства своим местонахождением и значительно портило общий вид с улицы на фасад основного корпуса теперь уже Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков.
     В первый же понедельник своего выполнения обязанностей начальника училища полковник Полуйко стремился точно выдержать время выхода из дверей штаба училища, чтобы подойти к строю группы управления офицеров училища строго к назначенному времени построения. За минуту до выхода из штаба он спустился в фойе на первом этаже, где начальника училища обычно уже ожидал начальник политотдела полковник Ткаль, который всегда выходил на построение рядом с начальником училища. Такая существовала традиция. Но ранее это был выход с начальником училища, а сегодня был его заместитель, вроде бы как и его, Ткаля, подчинённый… И Владимир Прокофьевич не сумел в тот раз повести себя должным образом.
     Поздоровавшись за руку с начальником политотдела, Николай Алексеевич сделал шаг к выходу, но его опередил Ткаль, и выскользнул в дверь первым. Полуйко удивлённо посмотрел на такие действия Ткаля, и пересёк порог следом за ним. Его развеселила ситуация, и он нарочито не спешил, чтобы посмотреть, что начальник политотдела будет делать дальше.
     Раздалась команда начальника штаба полковника Демьяненко:
     ― Управление-е, равня-а-айсь! Управление-е, смирно-о! Равнение налево!
     Приложив руку к головному убору, начальник штаба чётким строевым шагом пошёл навстречу исполняющему обязанности начальника училища. Полуйко тоже перешел на строевой шаг, держа руку возле головного убора. Боковым зрением он видел начальника политотдела, который также держал руку возле фуражки и следовал на полшага впереди его, потом начал отставать, но потом опять опередил. Так и остановились: Полуйко, и на полшага впереди – Ткаль. Не обращая внимание на то, что начальник политотдела стоял несколько спереди Полуйко, полковник Демьяненко свой доклад обратил к исполняющему обязанности начальника училища:
     ― Товарищ полковник, личный состав управления училища построен в полном составе. Незаконно отсутствующих нет. Начальник штаба полковник Демьяненко.
     Полковник Полуйко продолжил движение к средине строя, за ним на шаг сзади и сбоку шёл начальник штаба, а начальник политотдела очутился позади. Остановившись и повергувшись лицом к строю, Полуйко произнёс:
     ― Здравствуйте, товарищи офицеры!
     ― Здравия желаем, товарищ полковник! ― в один голос прозвучал ответ строя офицеров.
     ― Вольно!
     ― Управление, вольно! ― повторил команду начальник штаба.
     Коротко напомнив офицерам план работы управления на наступившую рабочую неделю, Полуйко попросил начальника штаба объявить приказ начальника училища об его убытии в отпуск и возложении обязанностей начальника училища на полковника Полуйко. После этого Полуйко спросил у начальника политотдела, есть ли у него, что сказать всем офицерам.
     ― Нет, нет, ― ответил Ткаль, и обратился к офицерам политотдела: ― Офицерам политотдела после построения зайти в мой кабинет!
     Начальник штаба спросил разрешения у Полуйко распустиь строй, и, получив согласие, подал команду:
     ― Управление, смирно! По рабочим местам разойдись!
     Николай Алекссевич колебался: выяснять ли с Ткалем его поведение во время выхода к строю, или оставить его незамеченным. В целом, понимая психологическое состояние начальника политотдела, Полуйко не хотел, чтобы подобное повторилось и в следующий раз. Такое поведение не добавит авторитета ни одному из руководителей. Полуйко взял под руку Ткаля и сказал ему:
     ― Владимир Прокофьевич, если Вам не удобно выходить со мной к строю, то можете этого не делать. Я хорошо понимаю своё место в иерархии управления и не пытаюсь воспользоваться временными обстоятельствами, чтоб показать, кто есть кто.
     ― Что Вы, Николай Алексеевич? Я в мыслях не имел Вас оскорбить, по-видимому, мой шаг немного шире Вашего, ― неудачно оправдался Ткаль.
     ― Я не обижаюсь, Владимир Прокофьевич. И не обязываю Вас выходить на построение, пока начальник находится в отпуске. Забудьте это недоразумение. Будем выше всего этого, ― и поспешил закончить разговор, потому как к ним подходил начальник штаба, а Полуйко не хотелось, чтоб ещё кто-то слышал этот разговор.

В результате ситуация разрещилась бесконфликтно: полковник Полуйко не стал проявлять амбиций, и полковник Ткаль понял свою ошибку.

Полковники Полуйко Н.А., Ткаль В.П. и подполковник Демьяненко Д.И. на построении.

     После построения начальник штаба полковник Демьяненко подошёл к Полуйко и спросил:
     ― Николай Алексеевич, вы сегодня летите к Жердевку?
     ― Да. В одиннадцатом часу.
     ― Вы сможете взять с собой начальника связи училища и его заместителя? Я хочу послать их разобраться с работой системы связи и РТО аэродрома ― что-то много сетований на работу средств связи.
     ― Включите их в список пассажиров на КП. Со мной летят Холодков и два летчика летно-методической группы.
     ― Хорошо. А вы сегодня вернётесь?
     ― Нет. Я буду летать днём с переходом на ночь. Вернусь завтра утром. Прошу передать группе офицеров, с которыми я летал пятнадцатого июня в Бутурлиновку, чтобы все были готовы к вылету. Завтра после моего возвращения в Борисоглебск сразу вылетаем в Бутурлиновку.
     ― Есть! ― чётко ответил начальник штаба. Полуйко нравился стиль работы Дмитрия Ивановича, его отношение к делу. Одно удовольствие с ним работать. Никаких амбиций, напыщенности, высокомерия ― лишь желание сделать всё наилучшим образом.

     Прилетев на „Пчёлке” на аэродром „Жердевка”, Полуйко принял участие в полётах полка. Проверил командира полка в технике пилотирования по дублирующим приборам днём в закрытой кабине, выполнил тренировочный полёт на воздушный бой. Ночью выполнил контрольный полёт по приборам в закрытой кабине и два инструкторских полёта с лётчиками лётно-методической группы.
     На следующий день он вернулся в Борисоглебск, где его ожидала группа офицеров, с которыми он полетел в Бутурлиновку, и закончил там со строителями разработку плана аэродрома. В шестнадцать часов он в штабе училища вместе с заместителем по тылу, начальником штаба, начальником аэродромной службы, начальником КП училища, начальником связи и старшим штурманом рассматривали состояние отчуждённой под аэродромы и полигоны училища земли с целью подготовки доклада командующему ВВС Московского военного округа.
     Было решено просить командующего вмешаться в дело об отчуждении земли под аэродромы и полигоны, после чего он позвонил командующему ВВС Московского ВО генерал-лейтенанту авиации Одинцову Михаилу Петровичу, и доложил ему о затруднениях относительно согласования аэродромной сети. Генерал порекомендовал ему решать эти вопросы не в районах, а в облисполкоме и в обкоме партии.
     Полуйко с Холодковым подготовили карты предполагаемой аэродромной сети, и на Ан-14 полетели в Воронеж. Начали с облисполкома, но там им ответили, что нужно согласование райисполкомов, без этого они рассматривать не будут.
     ― Это ж бюрократическая круговерть ― они посылают к вам, а вы к ним. Где же искать правды? ― с возмущением высказался Полуйко.
     Пошли в обком партии. Добились беседы с заведующим отдела административных органов, который традиционно курирует и военных.
     Принял уважительно. Послушал, посмотрел на карты, схемы, высказал сочувствие и сказал:
     ― Нужно вам обратиться к первому секретарю обкома партии. Только он может дать команду, чтобы открыли вам двери в облисполкоме. Но сейчас его нет, будет через несколько дней… Договоримся с вами таким образом: как только первый появится, я согласую с ним время, когда он с вами сможет встретиться, и вам позвоню. Поэтому вы летите домой, ибо только напрасно будете терять время.

     Через несколько дней Полуйко, Холодков, и заведующий отделом административных органов сидели в приёмной первого секретаря Воронежского обкома КПСС Воротникова Виталия Ивановича. Ждали на вызов.
     Переступив порог кабинета, Полуйко увидел в его необычной глубине за широким столом секретаря, который разговаривал с кем-то из гражданских лиц.
     Завотделом показал нам на широкий стол для совещаний, который стоял вдоль стены, и где можно было разложить карты. Раскладывая материалы, Полуйко услышал, как Воротников сказал своему собеседнику:
     ― Хорошо, встретимся позднее, а сейчас мы побеседуем с лётчиками. Послушаем, что они нам скажут.
     Виталий Иванович, высокий ростом, представительный человек, одетый в строгий костюм, с очками на носу, подошёл к столу и пожал посетителям руки. Они представились.
     ― Ну, какие у вас проблемы? ― спросил Воротников. ― Показывайте, что вы нам привезли.
     Полуйко, не зная степени познания первого секретаря в делах формирования училища, начал издалека:
     ― Позвольте, Виталий Иванович, несколько слов истории. Борисоглебское училище лётчиков было сформировано в 1923 году. Кстати, это училище закончил известный лётчик Валерий Павлович Чкалов, имя которого и носило училище до его расформирования в 1960 году, и которое мы пока безрезультатно пытаемся вернуть восстанавливаемому училищу. Двести шестьдесят выпускников училища стали Героями Советского Союза, девять из них удостоены этого звания дважды. Училище за заслуги в деле подготовки лётчиков награждено орденом Ленина, но…
     ― Ближе к делу, ― перебил полковника Воротников.
     Полуйко казалось, что он должен рассказать о всех проблемах, иначе кому ж тогда и рассказывать, как не высокому партийному начальству ― оно ж может поддержать их в Москве. Первый секретарь обкома должен знать, что возвращение училищу всех почётных наименований и признания предыдущих его заслуг имеет большое значение для патриотического воспитания будущих лётчиков. Но где-то там, наверху, остаются глухими до их неоднократных обращений по данному вопросу.
     ― Решением правительства, ― продолжил Полуйко, ― училище снова восстанавливается на основе высшего образования. Планом формирования частей училища предусматривается размещение на территории Воронежской и частично Тамбовской областей восьми аэродромов и четырёх полигонов, без учёта тех аэродромов, которые определены как скрытые. Сейчас сложилась такая обстановка, когда мы уже не можем выполнять плановых задач по подготовке аэродромов и полигонов, строительства искусственных взлётно-посадочных полос и аэродромных сооружений, жилищных городков для размещения последующих формирований из-за отсутствия понимания со стороны местных органов власти относительно отчуждения земли или возвращения земель бывшего Борисоглебского училища. Райисполкомы даже не дают доступа к документам землеустройства, чтобы мы могли оформить соответствующие запросы. Поэтому командование училища обращается к вам, Виталий Иванович, с просьбой помочь нам в этом деле, если возможно, посодействовать в том, чтобы местные органы не чинили нам сопротивление и пошли навстречу нашим просьбам. Иначе, план подготовки лётных кадров будет сорван.
     ― Ну-ка, покажите, где вы здесь, и что размещаете.
     Полуйко подробно показал на карте, где планируется размещать аэродромы, количество земли для отчуждения, какие части будут на них базироваться. Карта впечатляла. Почти вся область была покрыта сетью зон пилотажа, воздушных стрельб, маршрутных полётов, воздушных трасс, схем маневра для захода на посадку с использованием посадочных систем, полигонов и т. д.
     ― Расчёты показывают, ― продолжил он свой доклад, ― что мы сможем обойтись той землёй, которая принадлежала училищу до его расформирования, но мы не можем её взять, ибо часть аэродромов и полигонов была ранее передана воинскими частями, которые расформировывались, народному хозяйству без юридического оформления. Вот мы и пытаемся их вернуть. Кроме того, часть земли, принадлежащей училищу, мы сейчас не можем использовать, из-за того, что она частично застроена различными сооружениями, или к ним настолько приблизилась городская застройка, что современные самолёты не смогут безопасно выполнять полёты. Ми хотели б сделать обмен на другую территорию.
     ― Я вот смотрю, что вы пытаетесь разместить свои аэродромы на родючих землях, ― заметил Воротников. ― Где ж мы будем выращивать пшеницу? Я предлагаю вам разместить аэродромы, да и полигоны, на песках Придонья ― Виталий Иванович ткнул пальцем в жёлто-зелёные пятна, что пестрели северным берегом Дона.
     ― Для функционирования современного военного аэродрома, ― продолжил Полуйко, ― кроме земли, нужны и транспортные коммуникации для подвоза материально-технических средств, то есть должна быть привязка к железной дороге. Ещё лучше, если есть и шоссе. В авиационном полку служат сотни офицеров и прапорщиков, которые имеют семьи, детей, для них нужны школы, хотя б какие-нибудь культурные центры… Но не только это не даёт нам возможность воспользоваться вашими советами. Каждый аэродром имеет своё воздушное пространство, без которого невозможно проведение учебно-боевой подготовки лётчиков. Эта паутина, ― он обвёл карандашом переплетение зон с маршрутами на карте, ― если передвинуть, куда вы показываете, не поместится в границах области, и выйдет за границы Московского военного округа. А там тоже всё пространство занято. Мы очень внимательно всё просчитали, как говорят, семь раз перепроверяли. И вариант, который мы Вам предоставили ― самый оптимальный.
     ― Мне важнее дать государству хлеб, чтобы кормить народ, а не ваши полёты, ― удивлённо услышали офицеры раздражённый голос Воротникова.
     Они были шокированы. Никак не ожидали услышать такое от первого секретаря обкома партии. Полуйко тогда казалось, что то дело, каким он занимался вот уже более двадцати лет, и отдавал ему всю свою жизнь, перенося невзгоды, рискуя жизнью, очень важна для Родины, и что все такого ж мнения. Поэтому он не мог сдержаться, хотя всегда знал свой закуток в жёсткой иерархии власти, и с сожалением произнёс:
     ― Мы знаем цену хлебу, но тоже выполняем задачу государства. Я ж у вас решаю вопросы относительно земли не для собственных дачных участков, а для подготовки защитников Отечества.
     ― Переделаете и приедете снова. Размещайте аэродромы на песках Дона, это ― неплодородные и свободные земли, ― спокойно и даже монотонно, как казалось Полуйко, проговорил Воротников и, не прощаясь, пошёл к своему рабочему столу.
     Полуйко быстро собрал карты и повернулся к секретарю, чтобы уточнить время повторного доклада, но, увидев, что тот разговаривает с кем-то по телефону, смотря в окно, понял, что они для начальства уже не существуют. Повернувшись к двери, они с Холодковым, который так и не проронил ни единого слова за всё время визита, вышли из кабинета.
     Всё время, пока восходящие жаркие потоки воздуха болтали „Пчёлку”, когда они летели домой, Полуйко находился под впечатлением беседы с партийным боссом. Он не мог поверить, чтобы первый секретарь обкома, который сам в прошлом закончил авиационный институт, работал на авиационном заводе инженером, а потом парторгом ЦК КПСС, не понимал проблем авиации, что высказал такой абсурдный вариант размещения частей училища. „Здесь кроется что-то другое” ― думал он.
     Вернувшись домой, Полуйко позвонил командующему и подробно доложил ему о результатах визита.
     ― Не волнуйся. Ничего перерабатывать не надо. Я сам с ним поговорю, ― сказал Михаил Петрович.
     Через несколько дней Полуйко получил звонок от Одинцова. Он предупредил, что вылетает на Ан-26-м в Борисоглебск, заберёт его с документами, и они полетят в Воронеж. Форма одежды ― в кителях.
     „Попаримся, ведь температура воздуха за тридцать”, ― подумал он, но догадался, почему нужно именно в кителях, ибо у командующего на кителе ― его неотразимая визитка: две Золотые Звезды дважды Героя Советского Союза и широкая колодка орденов и медалей. А мне китель нужен для единообразия формы одежды военных посетителей.
     В обком приехали на высланной на аэродром „Волге”, о которой Полуйко предварительно договорился с заведующим отделом административных органов.
     Вдвоём вошли в уже знакомый ему кабинет. Навстречу поднялся Воротников и, расставив для объятий руки, сделал несколько шагов. Пожав обоим вошедшим руки, Воротников сказал:
     ― О-о! Это другое дело! А то приехал тут полковник меня воспитывать…
     Молча проглотив горечь обиды, Полуйко сел рядом с командующим за столом для совещаний против Воротникова, приготовившись к раскладу материалов. Ему было непонятно ― или Виталий Иванович его не узнал, или настолько презрительно отнёсся к его уровню, что позволил себе так сказать в его присутствии. Наверное, сильным мира сего разрешается всё.
     Ещё больше Полуйко стало неприятно, когда он просидел молча во время беседы командующего с секретарём о том о сём, что не касалось дела, так и не раскрыв карты, над какими потрачено столько бессонных ночей, и не только им одним, а и другими офицерами. Сколько времени и нервов потрачено на безрезультатные объезды районов!
     Затем командующий сказал, что тяжело идёт формирование училища, и это беспокоит Военный совет ВВС военного округа, что без помощи партийных и советских органов нам не справиться с этим заданием партии и правительства. Секретарь пообещал поспособствовать в решении вопросов, связанных с потребностями училища, сказал, что определённым должностным лицам будут даны соответствующие распоряжения.
     ― Вот всё и решили, ― сказал Михаил Петрович, когда они ехали на аэродром. ― Наверное, мне сразу надо было ехать в обком, а не посылать тебя. Для таких дел надо иметь соответствующий уровень.
     ― Разве мой доклад был некомпетентный, товарищ командующий? ― спросил Полуйко. ― Или надо ему было принимать какое-то конкретное решение? Ему стоило лишь поручить кому-то профессионально разобраться в этом деле. И всё!
     ― Да. Но высокому начальству, Николай Алексеевич, приятнее разговаривать с высоким уровнем собеседника. Думаете, зачем я одел мундир в такую жару? ― спросил Одинцов.
     Полуйко не ответил на вопрос командующего, и молча ехал до аэродрома.
     Во время прощания с командующим на аэродроме Борисоглебск он ему сказал:
     ― Не сердись, Николай Алексеевич, на секретаря обкома. Ему тоже достаётся…
     ― А я и не сержусь, товарищ командующий, обидно только, что у нас такие высокомерные люди при власти...

     Не прошло и месяца со времени посещения Полуйко Лебяжьего, как в один из дней утром в кабинет к нему вошёл подполковник Титаренко.
     ― Товарищ полковник, подполковник Титаренко прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.
     ― Проходи, присаживайся, ― пригласил Николай своего старого друга, выходя из-за стола ему навстречу. ― Как доехал? С семьёй или сам?
     ― Все со мной. Ожидают на проходной.
     ― Молодец, не будешь терять времени на переезд! Сейчас на совещании я тебя представлю офицерам управления училища, а затем возьмешь „Уазик” и поедешь в гостиницу. Для тебя заказан номер, поживёшь там, пока не оборудуешь себе квартиру. Никонов сегодня интересовался, когда ты приедешь ― звонил по телефону из Сочи. Пойдём на совещание.
     Они с Титаренко зашли в зал Учёного совета, где собрались офицеры управления училища. Полковник Демьяненко подал команду и доложил о присутствующих. За столом президиума сидели заместители начальника училища. Полуйко показал Юрию Петровичу на свободный стул рядом с заместителями начальника училища. Все, как всегда во время появления нового человека, уставились на симпатичного чернявого подполковника. Полуйко стал за трибуну и сказал:
     ― Товарищи офицеры, приказом Министра обороны СССР подполковник Титаренко Юрий Петрович назначен командиром 160 учебного авиационного полка нашего училища. Он прибыл с должности заместителя командира полка Качинского высшего военного авиационного училища, аэродром „Лебяжье”. Я знаю его по совместной работе как грамотного, способного, принципиального, честного и порядочного офицера. Летает на самолетах Миг-21 при установленном минимуме погоды днём и ночью, летчик-инструктор 1 класса, имеет хорошие организаторские способности, командные и методические навыки. Дисциплинирован, предан Коммунистической партии и советскому народу. Хороший семьянин. Надеюсь, что с нашей с вами поддержкой Юрий Петрович, быстро освоит обязанности командира полка и займёт достойное место среди руководящего состава Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков. Прошу любить и жаловать.
     Титаренко коротко рассказал о своём жизненном пути и заверил офицеров, что приложит все усилия, чтобы завоевать к себе доверие и уважение офицерского корпуса училища. Он ответил на вопросы, которые задали присутствующие.
     Полуйко коротко рассмотрел вынесенные на совещание вопросы и договорился с начальником штаба о включении в суточный приказ начальника училища вступление в должность подполковника Титаренко.
     Вернувшись в свой кабинет, Николай вызвал машину, и позвонил по телефону домой:
     ― Нина, ожидай гостей, сейчас привезу Титаренков.
     ― Уже приехали?
     ― Только что с поезда. Готовь завтрак, минут через двадцать будем.
     ― Приезжайте. Я быстренько.
     ― Юра, у вас багаж с собой? ― спросил он у Титаренко.
     ― Частично с собой, частично ― в багажном отделении станции. Нужно забрать сегодня. Контейнер придёт позже.
     ― Хорошо. Едем.

     Забрав Галю с детьми на проходной, поехали к гостинице. Они оставили привезённые вещи в гостинице и поехали в жилой городок военнослужащих на квартиру Полуйко.
     Женщины обнялись. Не обошлось без слёз радости и эмоциональных возгласов в адрес друг друга.
     ― Всем мыть руки, и за стол, ― перебил Николай приветствия. ― Миловаться и обмениваться новостями будете после. А теперь к завтраку, ибо сегодня дел у вас будет много.
     После завтрака Николай предложил:
     ― Юра, сейчас берёшь „Уазик”, едешь на вокзал, забираешь багаж, заезжаешь сюда, и едете в гостиницу устраиваться. Я в штаб пойду пешком. В двенадцать часов тебе нужно быть у меня, пойдём в штаб полка, познакомишься с заместителем и начальником штаба. Там и спланируем завтрашний день.
     ― Да. Я поехал, ― сказал Титаренко, надевая мундир.

     Этим летом на аэродроме „Борисоглебск” шло напряжённое строительство: из бетонных плит клали искусственную взлётно-посадочную полосу, пригодную для полётов боевых самолётов истребительно-бомбардировочной авиации, возводились аэродромные здания, расширялись складские сооружения для топлива и материально-технического имущества. Стояла задача подготовить аэродром для полетов осенью и зимой этого года пока что для самолётов Л-29 полка, который должен был возглавлять подполковник Титаренко. Весь аэродром был разрыт и завален разнообразными строительными материалами. В рабочем состоянии оставалась лишь грунтовая полоса, предназначенная для посадки самолётов, которые перегонялись для училища, и взлёта и посадки транспортных самолётов и самолётов связи, которые почти ежедневно сновали туда-сюда, выполняя разнообразные задания по управлению и обеспечению училища.
     Из фонда старых зданий аэродрома были выделены и помещения для вновь формируемого штаба полка. Там разместились уже назначенные на должность заместитель командира полка подполковник Здор, начальник штаба майор Грунь, два командира эскадрильи капитаны Азбукин и Колбасенко и с ними несколько лётчиков. В штабе функционировали секретное отделение, отделение строевое и кадров, отделение связи и машинописное бюро. Инженерно-технический состав разместился отдельно во главе с заместителем командира полка по ИАС. Он занимался приёмом самолётов, их подготовкой и охраной. До полётов дело ещё не доходило. Нужно было выполнить большой комплекс мероприятий по их организации. Таким составом, да и из-за отсутствия аэродромных условий летать полку было ещё рановато.
     Сюда и приехали Полуйко с Титаренко утром следующего дня.
     Подполковник Здор, который выполнял обязанности командира полка, построил личный состав полка перед стоянкой десятка самолётов и, ожидая приезд нового командира, ходил туда-сюда перед строем в две шеренги.
     Остановившись „Уазиком” метров за шестьдесят до места построения, Полуйко с Титаренко вышли из машины, и пошли к строю. Строй имел жалкий вид. Десятка два офицеров и прапорщиков, полсотни солдат и сержантов, хоть и построены в две шеренги (по-видимому, чтоб шире казался строй), но не вызывали ощущения, что подходишь к строю полка. Николай, полуобернувшись, глянул на Титаренко, который шёл за ним сбоку. „Переживает Юра ― подумал он. ― Ничего, нарастишь мускулы”.
     ― По-олк! Равня-айсь! По-олк! Смирно!!! ― прокричал Здор громким голосом, как будто перед ним стояла не кучка людей, а, по крайней мере, дивизия. ― Равнение на средину!
     Он повернулся, приложил руку к фуражке и строевым шагом пошёл навстречу прибывшим, словно со злостью вбивая подошвы ботинок в землю. Но звуки гасились травой, и их почти не было слышно.
Полуйко, а за ним и Титаренко, тоже перешли на строевой шаг, поднимая пыль.
     ― Товарищ полковник! ― прокричал Здор. ― Полк в количестве семидесяти пяти человек построен. Временно исполняющий обязанности командира полка подполковник Здор!
     Приняв рапорт, Полуйко продолжил движение к строю. За ним вслед шли Титаренко и Здор. Остановившись перед строем, он поздоровался:
     ― Здравствуйте, товарищи!
     ― Здравия желаем, товарищ полковник! ― нестройно прокричали стоявшие в строю. Явно чувствовалось отсутствие строевой тренировки.
     ― Вольно! ― подал он команду.
     ― Во-ольно! ― повторил Здор.
     ― Товарищи! ― обратился Полуйко к стоявшим в строю. ― Приказом Министра обороны СССР на должность командира 160 учебного авиационного полка Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков назначен подполковник Титаренко Юрий Петрович. От имени командования училища представляю командира полка подполковника Титаренко. Прошу любить и уважать, вместе с командиром выполнять задачи, поставленные перед полком партией и правительством. Пользуясь случаем, хочу пожелать вам успехов в нелёгком, но почётном деле – открывать историю полка, утверждать славные традиции борисоглебцев, которые покрыли себя неувядаемой славой в мирные дни и в годы борьбы с фашистскими захватчиками. Темпы становления полка будут наращиваться. Не за горами полёты лётчиков, которые будут прибывать в полк, а с весны следующего года ― полёты с курсантами. Поэтому все задания нужно выполнять своевременно и качественно. Офицерскому составу через полчаса собраться в классе, остальному личному составу дать задания на работу.
     ― Давай, Юра, ― обратился Полуйко к Титаренко, ― теперь ты здесь хозяин, послушаем в классе доклад Здора и начальника штаба, что сделано, какие проблемы. Изучай обстановку, разберись со всем, определи безотлагательные и болезненные вопросы. Обращайся ко мне, когда что-то будет не понятно. Но больше самостоятельности. Ты всему голова, но всё должно быть соответственно законам и уставам. Не зарывайся.
     Послушав доклады заместителя командира полка и начальника штаба, ответив на наболевшие вопросы, Полуйко поехал в штаб училища, где его ожидали задания по разработке анализа предпосылок к лётным происшествиям в училище, а вечером он собирался лететь в Жердевку на ночные полеты.

     Строительство аэродрома „Борисоглебск” находилось под бдительным контролем руководства Военно-Воздушных сил Московского военного округа. Интересовался ходом строительства командующий и его заместители. Звонили по телефону, прилетали, помогали, чем могли. Они понимали, что современное лётное училище не сможет выполнить своё предназначение, не имея ни одного аэродрома с искусственным покрытием. А Борисоглебск как центральный аэродром училища должен был быть построен первым. Здесь же на старом аэродроме (№ 3), что примыкал к военному городку, развернулось и строительство жилого городка с его многоэтажными домами, которые должны были обеспечить жильём офицеров и прапорщиков училища.
     Происходило также и переоборудование служебного городка под современные задания. Прежние ангары, в которых размещались самолёты, бывшие конюшни, в которых ранее содержались лошади кавалерийской части, срочно переоборудовались под учебные классы, тренажёры, лекционные аудитории.
     Работали все: и офицеры, и курсанты, и прапорщики, и солдаты, и гражданские работники училища. Энтузиазм был высок. Всем хотелось, чтобы как можно быстрее училище приобрело современный и завершённый вид.
     В один из июльских дней Николаю Алексеевичу позвонил по телефону из КП училища дежурный офицер и доложил, что запрашивается АН-26 из Москвы, на борту первый заместитель командующего ВВС округа генерал-полковник авиации Кожедуб Иван Никитович.
     Полуйко дал „добро” на приём самолета, а сам с начальниками политотдела и штаба выехал на аэродром встречать высокого гостя.
     Самолёт приземлился на подготовленную и обозначенную грунтовую взлётно-посадочную полосу, которая проходила параллельно той, на которой закладывались плиты, и зарулил на обозначенную на грунте стоянку.
     В одну шеренгу в десяти метрах от выхода из кабины выстроились Ткаль, Демьяненко, Титаренко, Здор, Грунь, и командир инжбата подполковник Рудаков. Полуйко стоял в двух шагах от выхода из самолёта, посматривая на дверцы кабины и ожидая появления всемирно известной авиационной знаменитости. Минуты через две-три после того, как перестали крутиться винты самолёта, бортмеханик открыл дверцы, поставил лестницу и исчез в кабине. Вместо него в дверях появилась широкая фигура генерала, одетого в форменную рубашку с погонами генерал-полковника. Невзирая на полноту, он ловко сбежал по лестнице, и ступил на землю. Полуйко приложил руку к головному убору, шагнул навстречу, остановился и доложил:
     ― Товарищ генерал-полковник! Борисоглебское высшее военное авиационное училище лётчиков работает по плану учебно-боевой подготовки! Временно исполняющий обязанности начальника училища полковник Полуйко!
     ― Здравствуйте, товарищ Полуйко, ― пожимая руку, поздоровался Кожедуб. ― У вас жарче, чем в Москве.
     ― Здравия желаю, товарищ генерал-полковник. Юг.
Генерал-полковник подошел к каждому, стоящему в строю, пожал руку, выслушал представления, и остановился перед командиром инжбата.
     ― Как дела? ― спросил он.
     ― Нормально, товарищ генерал.
     ― Когда уже можно будет садиться на вашу искусственную полосу?
     ― До октября, считаю, успеем полосу сделать.
     ― А еще что?
     ― Часть стоянки самолётов, насколько хватит плит.
     ― А РД?
     ― РД не успеем.
     ― Пойдёмте посмотрим, как закладывают плиты.
     В составе этой свиты и пошли к тому месту, где краном поднимались тяжёлые бетонные плиты, и затем укладывались на подготовленное место, выложенное утрамбованным гравием и песком. Туда, куда вскоре будут плюхаться разные типы самолётов с обучаемыми курсантами, первые из которых уже ожидали свою очередь, осваивая авиационные науки в аудиториях учебно-лётного отдела.
     ― Если кому-то не интересно или некогда, то можете идти по своим делам, ― остановившись, сказал Кожедуб. ― Я приглашаю начальника училища, командира полка и комбата. Другие могут быть свободны.
     ― Разрешите обратиться, товарищ генерал-полковник, ― подвинулся ближе к генералу начальник политотдела. ― У вас будет время встретиться с курсантами? Мы могли бы организовать встречу.
     ― С большим бы удовольствием, ― ответил генерал, ― но, к сожалению, у меня время ограничено, и я должен быть на заседании военного совета после обеда. И здесь нужно разобраться с некоторыми вопросами. В следующий раз я обязательно спланирую такую встречу.
     Полуйко подошёл к Демьяненко и шепнул ему:
     ― Дайте команду подготовить обед на двенадцать часов. На уровне. Я его приглашу. Быть вам и Ткалю. Скажите ему, если он не будет против.
     ― Хорошо, Николай Алексеевич, ― ответил Демьяненко.
     Подошли к месту работы крана. Он с натугой поднял и переместил на место укладки покачивающуюся в воздухе плиту. Два рабочих длинными древками, на концах которых были крюки, плавно развернули её в направлении укладки. Один из них прокричал „Майна!”, плита плавно опустилась, и легла в назначенное ей место. Рабочие извлекли из металлических скоб плиты захватные крюки, и жестом показали крановщику поднять их для повторения аналогичной процедуры с другой плитой.
     Генерал с офицерами потоптались по уложенным и уже соединённым между собой посредством сварки плитам, посмотрели на работу сварщика, и пошли в направлении стоянки самолетов. Полуйко с Кожедубом шли рядом и разговаривали. Генерал интересовался, сколько прибыло самолётов, сколько лётчиков в полку, когда начнутся полёты полка, как идёт наполнение топливного склада керосином, сколько топлива в резерве, и другими хозяйственными вопросами. Полуйко обстоятельно отвечал на вопросы, ответы на которые знал, более подробно останавливаясь на вопросах острых, которые не решаются оперативно или влияют на качество работы.
     Оставив командира полка и комбата на аэродроме, Полуйко с Кожедубом поехали на место строительства жилого городка, где уже обозначились контуры будущих домов, предназначенных для жилья офицерского состава и прапорщиков училища. Послушав начальника УНР, Кожедуб осмотрел первый дом, который был уже возведён, где уже начались внутренние отделочные работы, заглянул в глубокий котлован под новый дом, и сказал Полуйко:
     ― Красивые квартиры будут для офицеров, да и место для городка выбрали неплохое, и к служебной территории близко – не нужно будет людей возить, да и от аэродрома недалеко.
     ― Так точно, товарищ генерал-полковник, ― ответил тот, ― только досадно, что опаздывает строительство. Люди уже приехали, а жить негде. И это здесь, на центральной базе, а на других аэродромах пока что и не собираются строить жильё.
     ― Командование ВВС округа делает всё, чтоб ускорить обеспечение жильём офицеров и прапорщиков. Но не всё от них зависит. Нужно потерпеть ― всё будет.
     ― Мы понимаем, что нужно переносить все трудности и лишения периода становления училища, настраиваем на это людей, пытаемся создать наилучшие условия быта, весь личный состав активно принимает участие в предоставлении помощи строителям, но тяжело объяснить людям необходимость переносить искусственные трудности, созданные кем-то и неизвестно для чего. Вот и наше училище ― десять лет тому назад было расформировано, имущество профукано, а теперь восстанавливаем. И подобное не только у нас.
     ― Я с тобой вполне согласен, ― задумчиво заметил Иван Никитович. И мы тогда выступали против развала авиации, но что мы могли сделать? Приказ есть приказ. Ещё не раз вспомним об этих временах. И ещё не раз над авиацией будет занесён меч бессмыслицы. Но нам нужно уметь переживать эти неурядицы, и, не взирая ни на что, идти вперёд, быть мужественными.
     Чуть позже он сказал:
     ― Я хотел бы посмотреть на служебную территорию, и, по-видимому, полечу.
     ― Товарищ генерал-полковник, ― просительно-настоятельным тоном обратился к нему Полуйко, ― мы вас так не отпустим. Нужно отобедать у нас. У вас не будет полного представления о нашем житии-бытии, если вы не посетите нашу столовую.
     ― Не возражаю, но нужно, чтобы экипаж тоже пообедал.
     ― Я дам команду, ― сказал Полуйко, и приказал водителю „Уазика” поехать на аэродром, привезти на обед экипаж, пообедать самому, отвезти экипаж на аэродром, и ожидать у столовой, чтобы отвезти генерала к самолёту.
     Полуйко повёл генерала к двум зданиям бывших конюшен, которые переоборудовались в учебные корпуса. Там должны были размещаться кафедры авиационной техники, аэродинамики, боевого применения, разнообразные тренажёры и тому подобное. Здесь к ним присоединился полковник Носов. Когда Савелий Васильевич представился как заместитель начальника училища, они с Кожедубом тепло обнялись, как будто старые побратимы ― у Носова на мундире сияла золотая звезда Героя Советского Союза.
     Кожедуб высоко оценил старание профессорско-преподавательского состава кафедр в разработке оборудования классов, технических средств обучения.
     Показал Полуйко и переоборудование здания, предназначенного под штаб училища, который должен был освободить помещение основного корпуса учебно-лётного отдела. Переоборудование уже приближалось к завершению, офицеры управления ожидали выхода из отпуска начальника училища, чтобы тот утвердил подготовленный начальником штаба училища план распределения кабинетов.
     В курсантской столовой была небольшая комната для лётного состава управления училища. Там питались и офицеры вышестоящих штабов и учреждений, которые приезжали в училище с разнообразными заданиями, экипажи перелетающих самолётов. Полуйко, Кожедуб и Носов подошли к столовой, где их уже ожидали Ткаль и Демьяненко, и где был уже накрыт для гостей обеденный стол.
     Обед прошел в дружеской беседе. Кожедуб шутил, рассказывал о случаях из своей богатой на события жизни. Не обошлось и без бутылки коньяка, которая всегда была припасена для встречи гостей. А Иван Никитович был не только старший начальник, но и их старший коллега, знаменитый лётчик, собрат по оружию, и, что важнее всего, был человеком без надменности, высокомерия и хвастовства. С ним было легко разговаривать, хотя офицеры и не забывали о служебной дистанции.
     Провожали Ивана Никитовича к самолёту Полуйко, Ткаль, Демьяненко и Носов. Надолго в душах руководящего состава Борисоглебского училища остались приятные впечатления от общения с трижды Героем.

     После службы на личные и семейные дела времени оставалось маловато. Но Николай пытался, хотя бы в выходные, и отдохнуть, и уделить внимание семье. Природа вокруг Борисоглебска буйно расцветала зеленью, а две реки – Хопёр и Ворона, которые омывали город и, минуя его, смешивали свои воды, давали заманчивую перспективу для рыбалки.
     Нехватало транспорта, и с переездом в Борисоглебск Николай решил осуществить мечту о личной легковой машине. Стал на очередь в Воронежском военторге, который обеспечивал Борисоглебский гарнизон. В те времена это было не такое уж лёгкое дело ― легковые автомобили были в дефиците. Да и насобирать денег на подобную покупку было не так уж просто. Хотя его семья и не излишествовала, но частые переезды с одного места на другое подтачивали семейный бюджет. Необходимость ежемесячной помощи родителям, которую регулярно они им отсылали, тоже не давала возможности сэкономить.
     Когда вскоре после приезда Титаренко Полуйко получил сообщение Воронежского военторга о поступлении на его очередь автомобиля „Москвич-412”, ему пришлось побегать по знакомым, чтобы собрать необходимую для покупки сумму. Деньги собрал, но выехать за машиной не смог, так как не осмелился звонить по телефону командующему ВВС военного округа, чтобы получить разрешение на выезд из гарнизона по такому поводу. Договорился с одним из офицеров-автолюбителей, чтобы он пригнал ему машину. Оформил ему доверенность, отдал деньги, и под вечер под окном его квартиры уже стоял его белый „Москвич”.
     Николай раз за разом подходил к окну квартиры посмотреть на машину. И не по причине того, что опасался, что кто-то причинит вред машине или угонит её, а для того, чтобы еще раз убедиться: „Теперь и у меня имеется свой автомобиль!”
     Но кроме радости обладания движимым имуществом, покупка машины привела к дополнительным расходам времени, средств и, что там говорить – нервов. Нужно было подумать о гараже, получении прав, приобретении навыков вождения машины. Пока что этим можно заниматься лишь в выходные дни, да и в эти дни не всегда удавалось отвлечься от выполнения служебных обязанностей.
     С гаражом проблема решалась несложно. Начальник училища, который имел право распоряжаться землёй гарнизона, выделил для офицеров участок земли под гаражи, где получил место и Николай. Строительство гаражей осуществляла бригада гражданских специалистов, которая выполняла заказ на данное строительство.
     Права Николай получил на следующий день после пригона машины. Зная из рассказов бывалых автолюбителей о волоките в органах ГАИ, он волновался, как и перед любыми экзаменами. Поэтому он пригласил к себе начальника автомобильной службы училища и попросил его согласовать с начальником райотдела ГАИ время принятия экзаменов. В согласованное время приехал к райотделу ГАИ, зашёл к его начальнику ― майору. Тот без промедления достал из шкафа экзаменационную карточку и протянул её ему:
     ― Отвечайте на вопросы.
     Николай, не долго размышляя, ответил на все вопросы и вернул карточку майору. Тот приложил трафарет к карточке и сказал:
     ― На все вопросы вы ответили правильно. Машина с вами?
     ― Я приехал служебным „Уазиком”.
     ― Нет разницы. Пошли.
     Полуйко сел за руль „Уазика”, майор рядом с ним, а водитель сзади.
     ― Запускайте, объедете квартал, и остановитесь на этом месте.
     ― Есть! ― ответил Николай, запустил двигатель и, придерживаясь всех правил дорожного движения, объехал квартал, и остановился возле ГАИ.
     ― Хорошо, ― сказал майор. ― Сейчас мы оформим документы. Через час пришлите водителя с фотографией, и мы передадим вам права. Счастливой вам дороги.
     ― Благодарю. И за пожелание, и за оперативность.
     Полуйко понимал, что майор принимал у него экзамен с оглядкою на его положение. Но, несмотря на радость от того, что ему удалось легко сдать экзамены и получить права, он прекрасно понимал, что за него ездить никто не будет и что в различных дорожных ситуациях (в том числе и аварийных), нести ответственность и принимать решение придётся ему самому. Поэтому, выкраивая все возможные свободные минутки, он начал тренироваться.
     Хоть и считал он себя в то время уже опытным методистом практического обучения, но не избежал метода проб и ошибок, сам обучаясь умению вождения автомобиля. До той поры он имел практику езды только на служебном „Уазике”. Он пересаживался за руль в те периоды, когда необходимо было либо исследовать состояние грунтовых и искусственных полос аэродрома, либо проехать в места, которые могут быть опасными от встречи с самолётами, выполняющими руление, взлёт и посадку, или мог просто проехаться для собственного удовольствия. Но это на аэродроме, где ему было до мелочей знакомо любое движение любого субъекта, принимающего участие в полётах: он сам организовывал это движение, контролировал его и совершенствовал. Другое дело – населённые пункты с их непредвиденными участниками движения, напряженные трассы и всё такое, где ему не подвластна обстановка, и где нужно постоянно держать ухо востро, а то, если не ты, так тебя могут стукнуть.
     Имея в виду эти обстоятельства, Полуйко договорился с Титаренко в одно из воскресений выехать на реку с семьями отдохнуть, порыбачить. У того тоже была машина „Москвич-412” голубого цвета, которую он пригнал из Лебяжьего.
     Выехали вместе в район населённого пункта Танцыреи. Говорят, такое название село получило от цыганки Реи, которая когда-то танцевала в тех местах. Николай ехал первым, ибо только он знал места, куда лучше было выехать. Титаренко держался за ним на безопасном расстоянии, ввиду недостаточного опыта ведущего как водителя.
     Сначала ехали асфальтированной дорогой местного значения, а километров через 15 повернули направо на полевую дорогу, которая вела к селу, видневшемуся километрах в двух. На околице села повернули налево, и поехали по песчаной, мало наезженной дороге.
Николай ехал с той же скоростью, что и по полевой дороге. Неожиданно на неровности передок машины подбросило, и Николай почувствовал, как передней рамой черпнул за следующий песчаный выступ. Машинально сбросил газ и дальше поехал тише.
     Вскоре открылся плёс реки, и они остановились на волшебном берегу, заросшем деревьями, зеленые ветки которых свисали к самой воде.
     С радостными возгласами дети повыскакивали из машин и побежали к воде. Женщины повытаскивали из багажников разные вещи, необходимые для отдыха, и тоже присоединились к детям.
     Николай открыл капот машины и ахнул ― весь двигатель был покрыт песком. Складывалось впечатление, будто кто-то высыпал на него сверху не меньше мешка песка. Песок попал во все щели. Он был повсюду. Не нужно быть особо осведомленным в технике, чтобы понять, какой вред любому механизму может нанести песок, если попадёт на трущиеся детали.
     Титаренко подошёл, спрашивая:
     ― Что случилось, Алексеевич?
     ― Ты глянь, что творится! ― расстроено проговорил тот.
     ― Ничего себе! ― удивился Юрий. ― Вот ты загрёб. Это вентилятор тебе по всему двигателю развеял.
     ― Что же теперь делать?
     ― Брать ведро и мыть.
     ― Это мне здесь до вечера придётся возиться.
     Николай взял из багажника ведро (хорошо, что успел купить), и пошёл к реке набрать воды.
     ― Я тебе помогу, Алексеевич.
     ― Не нужно, Юра, я сам. Ты, лучше, помоги женщинам устроить место отдыха и приготовить шашлык.
     ― Хорошо. Если я буду нужен, зови.
     Набрал воды, принёс к машине, вылил на двигатель ― немного смылось, но там, где были замасленные места, песок прилип, словно, приклеенный. Не вымывался он из всевозможных углублений и щелей. Не очень помогла и тряпка. И не везде можно было ею достать. Весь взмок от пота. Попробовал запустить ― двигатель работает будто нормально. Решил закончить работу дома. Искупался в реке. Настроение было никудышнее. Не помог и шашлык.
     Солнце склонилось ближе к закату. Решили собираться.
     Побросали своё сокровище в багажник и поехали домой. Впереди, как и на реку, ехал Николай. Он запустил двигатель, тронулся с места и машина покатилась по той дороге, по которой они ехали на отдых. Скорость держал небольшую. Но он обратил внимание на то, что приходится давать необычно высокие обороты двигателя.
     „По-видимому, все-таки попал песок в двигатель, ― думал он. ― Похоже, забился воздушный фильтр или песок попал в карбюратор. Выедем на асфальтированную дорогу, там остановлюсь, и проверю”.
     Едва вылез на асфальтовую дорогую ― не хватало мощи двигателя. Попробовал разогнаться на ровной дороге ― ничего не вышло. Принял решение остановиться. Сбросил газ и начал тормозить. Неожиданно исчезло сопротивление педали тормозов, и она провалилась к полу кабины.
     Остановившись, он вылез из машины. Задние колеса дымились. Быстро открыл багажник, выхватил канистру с водой (Хорошо, что не с бензином!) которую возил с собой, и стал поливать ею колёса. Вода, коснувшись колеса, сразу же закипала, превращаясь в пар.
     Молниеносно пронизала мысль: „Ручник!”
Николай кинулся к кабине. Так и есть ― он, родимый, затянут наполовину. Сколько раз, прокручивая мысленно разные ситуации, которые могут возникнуть во время езды, он обращал внимание на необходимость проверить перед тем, как тронуться с места, ручник, а здесь сбил его с толку песок.
     Но что случилось, то случилось.
     ― Ошибка новичка? ― обеспокоено спросил Юра.
     ― Так и есть, ― нехотя, с досадой ответил Николай.
     Пришлось ехать домой на буксире у Титаренко. Хорошо, что хоть уже под вечер возвращались с реки, и не многие видели позор полковника-начинающего автолюбителя...

     Третьего августа утром „Пчёлкой” Полуйко вылетел в Жердевку, там на Л-29 выполнил два инструкторских полёта в зону, и один тренировочный полёт на фотострельбу по наземной цели.
     Полёты на фотострельбу выполнялись на стрелковую площадку, расположенную возле села Садовка. Полигона в училище ещё не было. Для выполнения полётов на боевое применение по наземным целям с пуском реактивных снарядов не было условий, поэтому на площадке выложили одну мишень, и лётчики тренировались в выполнении маневра, бомбометания и стрельбы только с использованием фотокинопулемёта. Руководство полётами на стрелковой площадке осуществляли подготовленные лётчики из числа командиров звеньев и заместителей командиров эскадрилий, которые выезжали туда на подвижной радиостанции.
     Полк Осташкова заканчивал подготовку молодых инструкторов к полётам с курсантами, поэтому многие из них выходили на экзаменационные методические полеты, на основании которых давался допуск инструктору к обучению курсантов. Полуйко слетал с двумя молодыми лётчиками, лейтенантами Игнатущенко и Ильиным, в зону и по кругу. Технику пилотирования первому лётчику оценил „хорошо”, второму ― „отлично”, а умение применять методы и приёмы обучения обоих инструкторов ― „отлично”. За качественную личную подготовку обоим молодым инструкторам он объявил благодарность.
     С хорошим настроением возвращался в Борисоглебск. Полуйко был доволен тем, что труды и старания коллектива полка Осташкова, да и его личные, по организации лётной работы, лётной подготовки инструкторов не потрачены зря. Это придавало уверенности в том, что задания по обучению курсантов будут выполнены успешно. Стоит только не терять взятого темпа, бдительности, организованности, принципиальности и многого другого, что способствует деловому настроению коллектива.
     Николай даже замурлыкал какой-то мотив, весело посматривая на наземные ориентиры, которые набегали и прятались под самолётом. Механик самолёта удивленно посматривал на командира, почему тот радуется, как будто впервые его таким видит. Не выдержал и спросил:
     ― Товарищ командир, чему вы так радуетесь?
     ― Тому, дорогой друг, что мы с тобой выполнили всё, что от нас требовалось, и с ощущением выполненного долга можем идти на отдых. Даю тебе два дня на послеполётную подготовку самолёта. Хорошо осмотри все закоулки, смажь маслами металлические части, хорошо зачехли, опломбируй и сдай самолёт под охрану. Мы идём в отпуск. Понятно?
     ― Так точно, товарищ командир!

     Никонов принял от Полуйко управление училищем Передача заключалась в подробном докладе о состоянии дел в училище и выполнении задач, которые были поставлены училищу на отчётный период.
     ― Вас я благодарю, Николай Алексеевич, за службу, ― сказал Никонов, пожимая ему руку. ― Идите спокойно отдыхайте. Где вы думаете проводить отпуск?
     ― Сначала буду дома. Нужно проследить, как сын сдаст вступительные экзамены. Поезжу машиной на рыбалку ― надо набрать опыта управления автомобилем, и хочу навестить родителей, ибо давно уже их не посещал. Думаю поехать „Москвичом”.
     ― А далеко ехать?
     ― Донецкая область. Тельманово.
     ― Так вы с Дмитрием Ивановичем стыкуйтесь, и парой веселее будет ехать. Он собирается ехать машиной в Ростов-на-Дону.
     ― Мы с ним уже договорились.
     ― Ну, счастливо. Будь здоров!
     ― Благодарю. До свидания!

     Перед рейсом в дальний путь Николай готовился тщательным образом. Отогнал машину на яму, проверил все крепления, закупил запасные части к машине, которые могут понадобиться в дороге, запасся бензином, пересмотрел правила дорожного движения, составил что-то наподобие штурманского плана полёта ― рассчитал расстояния между населёнными пунктами, которые будут встречаться в пути, и время их проезда. Из-за текущих дел не удалось лишь выполнить его намерения больше поездить, чтобы набраться опыта вождения.
     Нужно было устроить детей. Старший должен был поступать в училище и не требовал особенной заботы: он должен был быть под присмотром в казарме. С Володей дело было сложнее. Ему надлежало с 1 сентября идти в школу, а именно в это время они должны были находиться в поездке. Мало того, что ему тоже хотелось поехать, он ещё оставался один без родительского присмотра. Проблему помогли решить друзья семьи, Носовы, которые были их соседями. София Николаевна, жена полковника Носова Савелия Васильевича, вызвалась присмотреть за их младшим сыном. Хоть и с определённой тревогой и неохотою но, посоветовавшись, приняли решение ехать без детей.
     Нина накупила подарков родителям и многочисленным родственникам, приготовила пищу в дорогу, надавала указаний Володе, и была готова ехать.
     Выехали в воскресенье рано утром, чтобы меньше было машин на дорогах. Первой машиной, тоже „Москвичом”, ехал Дмитрий Иванович. Он уже ездил этой дорогой, и не единожды, так что не должен был блукать, доведёт до Ростова, а там до родного хутора рукой подать. Николай держался на расстоянии, чтобы не потерять его из поля зрения. Договорились держаться скорости 80 км/час, чтобы не создавать сложностей малоопытному водителю ведомой машины.
      Протарахтели мостом через Ворону и въёхали в густой лес. Тёмные деревья нависали над трассой, и в раннее время, когда ещё не восходило солнце, создавали темноту, как будто ночью. Пришлось включить фары и подфарники, чтобы ненароком не наскочить на кого или что-либо, да и самого чтобы видели. Уменьшилась и скорость движения.
     Но вот посветлело ― лес стал редеть, и, наконец, показались здания населённого пункта городского типа Грибановский. Проехали его быстро, пересекли железную дорогу Москва-Волгоград, и вырвались на безлесье. Лишь полосы лесопосадок пересекали поля, засеянные злаками, которые уже начали желтеть.
     Перед Верхним Карачаном спустились в глубокую низину, которая, действительно, напоминала большой чан. Говорили, что название „Карачан” селу дали татаро-монголы, которым в этом месте русское войско нанесло поражение (от кара ― черный, чан ― котёл, казан).
     Первую остановку сделали, съехав с шоссе перед мостиком через реку Савалу ― приток Хопра. Разместились на поляне прямо на ее берегу. Сначала искупались, удивляясь, насколько прозрачная вода в реке ― дно видно даже на глубине более двух метров. Потом перекусили, выпили кофе и поехали дальше.
     Встречных машин было мало, ещё меньшее их количество приходилось обгонять, и совсем мало было тех, кто обгонял их, хоть и ехали они с умеренной скоростью. Именно такими и должны быть дорожные условия для новичка-автомобилиста, которым в то время был Николай. Он взял с собой в дорогу карту, и иногда посматривал на неё, отмечая города и сёла, которые проезжал, а также реки, которые пересекали мостами.
     Николай уже значительно устал, пока они выехали возле села Рогачовка на более напряжённую трассу Москва ― Ростов-на-Дону. Развернувшись влево более чем на 90 градусов, они повернули общим направлением к югу.
     Отъехав от поста ГАИ с километр, Демьяненко съехал на обочину. Николай подъехал к нему и тоже остановился.
     ― Как дела, Николай Алексеевич, ― спросил, выходя из машины, Демьяненко. ― Устали?
     ― Да есть немного.
     ― Если не возражаете, то разомнёмся немного, посмотрим на технику, подольём горючего, проверим колёса, и поедем дальше. Километров через 170 подъедем к Дону. Там в районе Верхнего Мамона сделаем большой привал, заодно и отобедаем. Добро?
     ― Хорошо. Как скажете. Вы же ведущий ― Вам и принимать решение.
     И опять покатились к югу. Под капот бежит серая полоса дороги, мелькают встречные машины. И самый сложный для новичка маневр ― обгон впереди идущей машины. Если машина попадается короткая, он разгоняет скорость, убеждается в том, что на встречной полосе нет машин, или они находятся далеко, даёт полный газ, объезжает попутную машину, и опять становится в свой ряд. Хуже, если впереди машина длинная, да ещё и с прицепом. Тогда и прицеливаться приходится долго, да и уверенности меньше, что её успешно обгонишь. Нервничает ведущий, что не видно сзади ведомого, начинает уменьшать скорость, поджидает его, чтобы не потерять. Волнуется – не случилось ли чего.
     Проехали Павловск. Некогда было Николаю рассматривать достойные внимания достопримечательности. Все равно не узнавал ту местность, которую видел недавно с воздуха, когда прилетал сюда на „Пчёлке”. До излучины Дона оставалось 40 километров, где они договорились остановиться на привал. Николай бы и в Павловске не против сделать привал ― нашли бы место, но договорённости нужно придерживаться. И он ехал дальше, не убавляя внимания к обеспечению безопасности движения, хоть и здорово устал.
     Наконец, проскочили населённый пункт Верхний Мамон, через мост пересекли реку Дон, и он с удовлетворением увидел, как на машине Демьяненко наконец-то замигал долгожданный фонарь правого поворота. Спустились с шоссе, и наезженной дорогой выехали на правый берег Дона.
Женщины быстренько приготовили произвольный обед, и все расселись вокруг разостланной на траве скатерти.
     ― Если конечным пунктом нашего маршрута считать Ростов, ― сказал Демьяненко, ― то мы находимся возле его середины. Почти столько ещё ехать, как мы проехали. Как, Николай Алексеевич, осилим остаток маршрута?
     ― Должны осилить, ― уверенно сказал он. ― Мне ещё за Ростовом нужно ехать 180 километров.
     ― Стоит иметь в виду, что чем дальше, тем интенсивность дорожного движения на шоссе будет увеличиваться. А почему бы вам в Ростове не переночевать? Будет конец дня, вы устанете, а так ― утром вы 180 километров быстро преодолеете.
     ― Хотелось бы уже сегодня быть дома. Нам бы только Ростов проехать.
     ― Вы держитесь за мной, а я вас выведу прямо на Таганрогское шоссе, ― посоветовал Дмитрий Иванович.
     ― Благодарю. Только вы в Ростове не очень быстро двигайтесь, а то я за вами не успею.
     ― Я буду аккуратно ехать.
     Собрались и выехали на трассу. Влились в поток машин. Чувствовал себя Николай нормально. Нина сидела молча и дремала. Дмитрий Иванович обогнал большой грузовик, он тоже приготовился к обгону, сокращая дистанцию к грузовику. Неожиданно под грузовиком между колёс он увидел деревянный ящик. Очевидно, водитель грузовика пропустил его между колес, оставив расправляться с ним ему. Но он успел об этом только подумать, как ящик ударился о передний бампер и левое колесо, разлетевшись на щепы. Он удержал руль, лишь промелькнула мысль: „Гвоздь в камере!”
     Нина от неожиданности крикнула:
     ― Чтоб тебе повылазило! Смотреть нужно!
     ― Повылазило… Ты бы не спала, а смотрела бы на дорогу. Но я не успел ничего сделать. Может, и правильно, что не успел среагировать. Представляешь ― если бы я резко вывернул руль, то, может, мы уже лежали б в кювете. Нужно остановиться и посмотреть, нет ли повреждений.
Плавно подтормаживая, он остановился, съехав на обочину. Осмотр не выявил больших повреждений, кроме нескольких царапин на левом крыле.
     Проехали траверз Миплерово, Каменск-Шахтинска, Шахт, Новочеркасска, и въехали в Ростов. На первом же светофоре он отстал, ибо Демьяненко проскочил на желтый, а он остановился перед красным. Он видел, как машина его ведущего отдалялась по проспекту. Загорелся зеленый. Он не заметил, когда стоял, что у него остановился двигатель. Пока запускал, сзади услышал вой сирен ― водители требовали быстрее освобождать дорогу. Он понёсся, как ему казалось быстро, но все, кто стоял за ним, его обогнали. Ведущий исчез совсем. Ведомый поехал самостоятельно, мгновенно забыв все правила дорожного движения. На красный проскакивал перекресток, на зеленый стоял, вызывая вой сирен и проклятья, которые неслись в его адрес. Но самое главное ― он не знал, куда ехать.
     Так он ехал, пока не уткнулся в привокзальную площадь. Он опознал вокзал, остановился. Подошёл к водителю, который сидел в легковушке, и спросил, как выехать на Таганрогское шоссе. Тот начал рассказывать, что нужно два квартала проехать одной улицей, потом повернуть влево, проехать еще немного и выедешь на улицу, которая переходит в шоссе на Таганрог.
     ― Ничего не понял. Не могли бы вы вывести меня на это шоссе?
     ― Я здесь подрабатываю на пассажирах. Десятку дадите ― выведу.
Николай вытащил 10 рублей и подал водителю:
     ― Только не быстро.
     ― Езжайте за мной.
     Поехал за нанятым водителем. Только выехали на улицу с площади, а водитель уже исчез, и он его больше не видел. Пришлось самому выбираться путём опроса прохожих. Пока выбрался на Таганрогское шоссе, село солнце и начало темнеть. Измотался изрядно ― голова гудела, глаза слипались, чувствовал торможение скорости реакции на раздражители. Скорость движения уменьшил до минимума.
     Николай понимал, что нужно остановиться, чтоб отдохнуть, но он искал удобное место, где можно было это сделать. Не будет же он стоять среди дороги вне населённого пункта. Имея сведения о „славе” Ростова как города с развитым бандитизмом, он боялся нападения. Нина тоже выражала обеспокоенность его состоянием и умоляла его сделать остановку.
     ― Вот приедем в населённый пункт и там отдохнём, ― успокаивал он её.
     Проехали три населённых пункта: Чалтирь, Синявское, Самбек, и нигде не осмелились остановиться ― тёмные безлюдные улицы отпугивали их.
     Наконец, вдали показались огни Таганрога. В свете фар возник пост ГАИ. На площадке возле поста стояло несколько больших грузовых машин ― отдыхали водители-дальнобойщики. Николай стал возле одной из них, выключил мотор. Не выходя из машины, отбросил голову на заголовник и провалился в глубокий, но тревожный сон, связанный с непрерывным бегом на него серой полосы дороги.
     Летние ночи коротки, особенно на юге. Проснулся он, как только начало сереть. Он вышел тихонько, чтобы не разбудить жену, которая, согнувшись, спала на правом сидении, и вышел из машины.
     Земля ещё дышала теплом, которое оставило Солнце прошедшим днём, на траве появилась ранняя роса. Вверху ещё мерцали большие звезды, бледный серп месяца напоминал, что там, за горизонтом сияет Солнце нового дня. Восточная половина, где остался Ростов-на-Дону, посветлела, горизонт подсветился оранжевой полоской.
     „Пора в дорогу. Осталось к родной хате еще свыше 100 километров”, ― подумал Николай, открывая багажник. Он извлёк из багажника канистру с водой, поставил на камень, лежащий на краю площадки, открыл пробку и, налив воды в ладонь, плеснул в лицо, на голову, вытерся полотенцем и мигом сбросил с себя сонливую заторможенность.
     Нина тоже проснулась и вышла из машины:
     ― Доброе утро, ― сонным голосом проговорила она. ― Не рано ли ты поднялся?
     ― По-ора-а-а в путь-доро-огу-у, в дорогую да-альную-у, дальную-у, дальную идём, над ми-илым поро-ого-ом качну сере-ебряны-ым тебе крылом, ― пропел он ей слова известной авиационной песни.
     ― Не рано ты веселишься?
     ― И отнюдь не рано! Взгляни ― погода прекрасная, а через пару часов мы будем дома. Ты понимаешь: до-ома-а! Давай, я тебе солью ― умывайся.
     Он залил из канистры в бак бензин, проверил давление в шинах, проверил масло в двигателе, отпил пару глотков кофе, который налила ему Нина из термоса. Сел за руль, помог Нине пристегнуть ремни безопасности, запустил мотор, и покинул гостеприимную стоянку. Во время выезда на шоссе он увидел, как из-за горизонта выкатился красный шар ― Солнце.
     Дорога была в это время почти пустынная. Иногда проносились встречные машины, он догнал за Таганрогом лишь трактор, выехавший на шоссе и пытавшийся держаться обочины. Объехав его, он увидел за плавным поворотом дороги справа широкий разлив воды ― Миусский залив. Потом дорога перешла в длинный мост, из которого слева открывался вид на море. Любоваться видом некогда ― нужно внимательно держаться дороги. Опять поворот влево, и дорога пошла вдоль Азовского моря.
     Правее появилась стела с надписью „Украинская ССР. Донецкая область”, которая свидетельствовала о том, что они въехали на украинскую землю. Граница. Условная. Но она взволновала их до глубины души. Родина. Казалось, простая надпись. Ничем не отличается шоссе, нет пограничника, а всё-таки присутствует ощущение, что ты пересёк границу.
Через час после старта в Таганроге они подъезжали к Новоазовску. Это уже знакомые Николаю места. Он вспомнил, как когда-то велосипедом приезжал на Стрелку за рыбой. Как и тогда утром напротив Новоазовска возле трассы торговали рыбой. Свежие, только что выпутанные из сетей пузатые судаки и широкие лещи лежали на импровизированных прилавках, поблескивая чешуёй. Жирные вяленые лещи насквозь просвечивались, привлекая покупателей неповторимым вкусным запахом. Ряды тарани, бычков лежали перед продавцами, в основном женщинами, которые наперебой приглашали покупателей, выходящих из машин. Кто из любопытства, кто размять ноги, но никто не возвращался к своим машинам без покупок. Было тяжело воздержаться от покупки товара, которого в другой местности не сыщешь днём с огнём. А здесь такое богатство, и почти за копейки.
     ― Берите, люди добрые, только из моря судачки!
     ― А вот селёдка керченская! Кому керченской селёдки?
     ― А кто хочет тюльки? Тюлька свежайшая!
     ― Таранка! Бычки!
     Не воздержались от остановки и они. Набрали всего: и пару судаков, и пару лещей, и низку тарани, и селёдок, и тюльки, и тому подобное. Будет чем угостить родных.
     От Новоазовска повернули к северу. Миновали поворот на заповедник „Хомутовская степь”. Николай подумал, что, сколько ездит мимо, а всегда не хватает времени заехать и посмотреть на это чудо природы ― первозданную степь. По-видимому, только там можно почувствовать дуновение веков. Он дал себе слово побывать когда-нибудь в заповеднике.
     Возле поворота на село Коньково установлен памятник сотням танкистов, погибшим во время освобождения Донбасса, в том числе и Тельмановского района, ― натуральный танк, застывший на кургане, словно только что выскочил на его вершину, рассматривая местность, на которой ещё остались фашистские оккупанты.
     Николай вспомнил те далёкие сентябрьские дни, когда доблестные войска Красной Армии освободили их от коричневой чумы, которая долгие два года свирепствовала над ними и забрала с собой сотни их земляков.
     Впереди село Свободное. Там жил его племянник Иван, сын Ивана Пантелеевича Лукьянова, его двоюродного брата, инвалида с детства, который после освобождения добровольно напросился в армию и погиб едва ли не в первом своём бою с фашистами. Хотелось заехать, но они спешили домой, где их с тревогой ожидали родители, ибо должны были приехать ещё вчера. Не случилось ли чего-нибудь?
     Из-за поворота вынырнуло село Тельманово. С целью сокращения времени повернули на полевую дорогу вдоль лесопосадки, чтобы проехать мимо села. Только здесь он понял, что время изменило конфигурацию дорог, и пришлось-таки вернуться и заехать в село для того, чтобы найти новый выезд из Тельманово на хутор Петровский.
     Хутор показался на горизонте. Сначала появились деревья, а затем поредевшие избушки.
     ― Похоже, хутор попал в число бесперспективных, ― с горечью в голосе сказал он Нине.
     ― Ты так думаешь? ― спросила она.
     ― Так, ведь каждый раз, как я сюда приезжаю, всё меньше и меньше становится жителей.
     Въехали в единственную улицу хутора. Вот и до слёз знакомая хата, в которой прошло его детство!
     ― Здравствуйте, мама! Здравствуйте, папа! Приехал ваш непутёвый сын!
     Слёзы радости. Слёзы раскаяния. Слёзы прощения.
     Как будто один день, промелькнула неделя. Встречи с многочисленными родственниками, знакомыми, да и просто любознательными хуторянами, которым хотелось посмотреть на настоящего полковника, лётчика, может, он что-то расскажет любопытное, а то и угостят наверняка. Ибо рада старая мать тому, что интересуются её сыном, и она искренне и гордо угощает прошеных и непрошеных гостей, которых полно в это время было на её дворе и в хате.

     Свозил Николай мать в больницу в Тельманово, решил устаревшие дела родителей в районных организациях. Выполнил и просьбу матери:
     ― Коля, свози меня к морю в Безыменное. Я хоть посмотрю, ибо уже и забыла, какое оно есть, да и рыбки свежей привезём.
     Рад был он выполнить желание матери. Свозил и в Безыменное, и в Новоазовск, где жили прежние их соседи Борисенко. Нужно же, чтоб и они видели, какой у неё сын.
     Но, как ни хорошо было в гостях, а ехать домой, к месту службы нужно. И они с Ниной ранним утром выехали в обратной путь. Дорога теперь им уже знакома. В Ростове все-таки немножко поплутали, но выехали на трассу быстро. Хоть и ехали не спеша, а все равно устал он не меньше первого раза, когда ехали из Борисоглебска. Солнце уже садилось, когда они подъехали к Грибановскому лесу. Последние километры ехал почти на подсознании. Перспектива заночевать в лесу не устраивала, и они всеми силами пытались добраться домой в тот же день. Слава Богу, добрались благополучно.

     Строительство аэродрома Борисоглебск происходило с отставанием.
     Несмотря на ускорение темпов строительства за счёт организации работ ночью, план строительства не выполнялся по причине задержки в поставке строительных материалов. До начала осенней распутицы была построена из бетонных плит только взлётно-посадочная полоса и часть стоянки самолётов, на которой могли разместиться самолёты только двух авиационных эскадрилий, которые к тому времени были полностью укомплектованы самолётами, лётным и инженерно-техническим составом. Другие две эскадрильи были укомплектованы лишь командным составом и частью инженерно-технического состава, которая принимала самолёты, пригнанные для пополнения авиационного парка и временно размещённых на грунте. Лётный состав прибыл после окончания лётных училищ только в декабре.
     Начальник училища, обеспокоенный сложной ситуацией с готовностью полка к полётам с курсантами, обратился с просьбой к начальнику инженерно-аэродромного батальона, занимающегося строительством аэродрома, срочно выложить из плит прямо на неподготовленный грунт временную РД от стоянки самолётов до ВПП. Это позволило бы выполнять полёты в осеннюю распутицу и зимой. При поддержке командующего ВВС округа эта просьба была выполнена. Полк получил возможность летать.
     Непосредственную подготовку к полётам полк стал осуществлять после прибытия в него командира. Для этого под контролем командования училища был спланирован и выполнен комплекс мероприятий, направленный на подготовку и утверждение лётной документации, подготовку лётного состава, авиационной техники и средств обеспечения полётов.
     После отпуска Полуйко уже безвылазно сидел на аэродроме и занимался вопросами подготовки полка к полётам. Лишь изредка мог позволить себе отвлечься от решения этой основной задачи, слетав в Жердевку для выполнения тренировочного полёта или выполнения лётной проверки кого-нибудь из руководящего состава полка.
     В конце сентября 1971 года по плану итоговой проверки в Жердевке были проведены лётно-тактические учения с полком Осташкова. Как и в боевом полку на ЛТУ выполнялись перехваты воздушных целей группами до авиационного звена, имитация пуска ракет по наземным целям. Темп боевых действий, конечно, не такой высокий, как на боевых самолётах, ограничен и боевой простор, но навыки боевого применения учебного самолёта имели определённую ценность как в случаях ведения боевых действий на самолётах Л-29, так и после переучивания на боевой самолёт.
Итоговую проверку проводил начальник училища, а командующий ВВС округа проводил итоговую проверку Тамбовского высшего военного авиационного училища лётчиков, потому по его приказу полковник Полуйко и подполковник Холодков были включены в состав комиссии. Оба должны были проверять технику пилотирования лётного состава на самолётах Л-29.
     Предварительная подготовка к полётам проводилась 4 октября. На предварительную они с Холодковым прилетели на аэродром Тамбов самолётом Ан-14. На следующий день они выполнили по пять инструкторских полётов в сложных метеоусловиях с лётчиками училища и в тот же день вернулись домой. Или для них специально подобрали наиболее хорошо подготовленных лётчиков, или это получилось случайно, но оценку ниже «отлично» они не поставили никому. Классные лётчики!

     Полк Титаренко начал полёты на аэродроме Борисоглебск с началом нового 1972 года. Хоть и не всё было выполнено на аэродроме по плану подготовки аэродрома к полётам, но далее откладывать открытие полётов уже было нельзя, потому как с каждым днём всё более накапливалось отставание полка в выполнении плана лётной полготовки. ВПП со световым оборудованием была готова. Готова была и площадка для стартового обслуживания самолётов, хоть и без оборудования централизованного их запуска и заправки. Заправлялись топливом, сжатым воздухом и другими необходимыми жидкостями из передвижных средств. Рулёжные дорожки были проложены из невыравненных и незакреплённых плит, щели между ними были заложены деревянными брусками. С определённой осторожностью рулить было можно.
     Первыми полётами, которые состоялись 4 января, руководил Полуйко. На разведку погоды также летал он, в составе экипажа в задней кабине самолёта Л-29 полёт выполнял назначенный к тому времени начальником воздушно-огневой и тактической полготовки полка подполковник Котов Иван Дмитриевич. Руководил полётами во время разведки погоды подполковник Здор.
     День выдался солнечным, на небе не было ни облачка. Многочисленные яркие лучи солнца отражались от поверхности, покрытой снегом, выпавшим накануне, и заставляли прищуривать глаза, выдавливая из них слезинки. Опустив светофильтр защитного шлёма, Полуйко запросил разрешение на выруливание. С СКП разрешение было получено.
     От мощной струи газов, вылетающей из сопла двигателя, завихрился столб снега над стоянкой, оседая заледеневшими каплями на стоянку самолётов, сами самолёты, а также на плечи суетившихся вокруг людей.
     Рулить по РД можно было только на минимальной скорости, чтобы на неровностях не повредить самолёт и не соскочить с рулёжки.
     Вырулив на ВПП, Полуйко затормозил колёса. Посмотрел на часы: осталось 15 секунд до 9 часов – расчетного времени взлёта. Запросил:
     ― «Отвесный», я ― 302-ой. Взлёт, маршрут первый!
     С торжественностью в голосе руководитель полётов громко произнёс в эфир информацию, записываемую средствами объективного контроля:
     ― Я «Отвесный», московское время 9 часов. 302-ой, взлетайте! Высота по заданию.
     Впервые поднялся с обновленного аэродрома самолёт Л-29. Сотни глаз личного состава подразделений, принимающих участие в полётах, неотрывно следили за разбегом самолёта, медленно набирающего скорость и оставляющего за собой облако из снежной пыли не полностью сметённого с ВПП снега. Уже завтра, когда полёты станут обычным явлением, мало кто будет следить за взлетающими самолётами. Конечно, кроме, руководителя полётов и его помощников, которые будут неотрывно сопровождать взлетающий самолёт своими взглядами вплоть до набора им безопасной высоты, чтобы в случае возникновения нестандартной ситуации оказать экипажу своевременную помощь. Да разве ещё техника взлетающего самолёта, волнующегося за исправную работу авиационной техники. А сегодня взлёт самолёта наблюдали абсолютно все, присутствующие на аэродроме…
     Миновав первую половину ВПП, самолёт поднял переднее колесо, и, пробежав ещё несколько десятков метров, оторвался от земли, затем, набирая высоту, постепенно растворился в просторах голубого неба.
     ― Я ― 302-ой, на взлёте и после набора высоты видимость более 10 километров! – передал первую информацию для руководителя полётов разведчик погоды.
     ― Вас понял, 302-ой, я ― «Отвесный!» ― ответил РП.
     Выполнив полёт по кругу, Полуйко передал на землю:
     ― 302-ой, со всех точек полёта по кругу аэродром просматривается хорошо. Линия горизонта видна чётко. Набираю высоту по заданию.
     ― Я ― «Отвесный», Вас понял, 302-ой!
     Лес, хоть и был основательно припорошен снегом, выделялся на общем фоне земли тёмными пятнами. Скованные льдом речки демаскировали себя тёмными берегами и кустами, растущими вдоль этих берегов. Населённые пункты выдавали себя множеством сизых дымков, поднимающихся вверх из труб домов, где на высоте 100-200 метров размывались, создавая лёгкую дымку, незначительно размывающую линию горизонта.
     Чем выше, тем прозрачнее воздух. Ничто не мешало выполнению полётных заданий. Но вдруг Полуйко заметил гражданский пассажирский самолёт, который, оставляя за собой чёткий инверсионный след, пересекал воздушное пространство аэродрома с востока на запад.
     ― «Отвесный», я ― 302-ой. Через точку на высоте около семи тысяч с курсом 300 проходит пассажирский. Передайте на КП училища, чтобы дополнительно оповестили все органы управления воздушным движением о начале полётов на нашем аэродроме, чтобы они своими средствами сами осуществляли контроль за полётами авиации в данном районе.
     ― Я ― «Отвесный», Вас понял. Никто не запрашивал разрешения на пролёт воздушной трассой.
     ― Оформите предпосылку к лётному происшествию как нарушение режима полётов и немедленно доложите о данном случае по инстанции.
     «Придётся потратить немало времени, чтобы приучить трассовые экипажи строго выдерживать режим пролёта аэродрома Борисоглебск. Они уже привыкли думать, что аэродром не работает, и до сегодняшнего дня постоянно сокращали маршрут, пролетая воздушное пространство на данном участке напрямую» ― подумал Полуйко.
     Облетев все контрольные точки маршрута разведки погоды и проверив радиосвязь со всеми запасными аэродромами, получив подтверждение их готовности в случае необходимости приёма экипажей с аэродрома Борисоглебск, разведчик погоды выполнил заход на посадку и посадку. После посадки доложил начальнику училища, который тоже принимал участие в полётах, о результатах разведки погоды и готовности к полётам.
     На предполётных указаниях Полуйко, как руководитель полётов, довёл до участников полётов результаты разведки погоды и прогноз полётов на период полётов, затем дал другие указания:
     ― Вариант полётов ― первый: полёты в простых метеоусловиях. Начало полётов ― десять часов, конец ― шестнадцать часов. Магнитный курс взлёта-посадки ― 295 градусов. Заход на посадку ― с круга по установленной схеме, круг полётов ― левый. ― РП сопроводил свои слова указкою по схеме. ― При выполнении полётов под шторкой заход на посадку ― с прямой, снижение ― с разрешения руководителя полётов. Воздушная обстановка характеризуется разнообразием видов полётов: полёты по маршруту на ознакомление с районом аэродрома, вывозные, контрольные и самостоятельные полёты по кругу и в зону на простой и сложный пилотаж, полёты по приборам под шторкой с заходом на посадку с прямой. Обращаю внимание экипажей на необходимость ведения круговой осмотрительности, особенно в районе круга полётов. Информирую: во время полёта на разведку погоды имел случай пролёта через аэродром гражданского воздушного судна, которое уклонилось от воздушной трассы. Группе руководства полётами и экипажам обеспечить своевременное предупреждение опасного сближения самолётов. В случае появления в районе аэродрома посторонних самолётов своевременно оповещать экипажи, находящиеся в опасной близости от данного воздушного судна, вплоть до запрещения выполнения полётного задания.
     И далее:
     ― Данные работы средств связи и РТО полётов нашего и запасных аэродромов действующие, и указаны на доске. ВПП очищена от снега и к полётам готова, рулёжная дорожка имеет неровности, поэтому скорость руления – не более 10 км/час. Быть особо внимательными при переходе с РД на ВПП, и обратно. Обращаю внимание на процесс выруливания со стоянки: не допускать обдува струёй выходящего газа соседних самолётов. Место осмотра самолётов ― перед выруливанием на ВПП. Местонахождение дежурных поисково-спасательных сил и средств ― возле КП инженера перед заправочной линией. Вызов ― по команде РП по радио. Запуск и взлёт самолётов― в строгом соответствии с плановой таблицей. Вопросы?... Не поступили. Встать! Смирно! Товарищ полковник, предполётные указания даны. Разрешите начинать полёты?
     ― Вольно, садись!
     Никонов, хоть и времени до начала полётов оставалось в обрез, в такой знаменательный день не мог не сказать пару слов личному составу полка, в основном руководящему, присутствующему на предполётных указаниях перед первыми в полку полётами.
     ― Полёты разрешаю по плану, ― сказал он. ― Будьте осторожными во всём. Может, что-то недоделали, что-то недоглядели ― не спешите. Сегодня главное не план, а качество. Будьте бдительными. Начинайте полёты!― кивнул он руководителю полётов.
     ― Есть! Товарищи офицеры, по самолётам!
      Руководство полётами осуществлялось с СКП. В специальном автомобиле на базе КРАЗа на месте кузова находилась большая будка, в верхней части которой был вмонтирован застеклённый колпак с форточкой, через который можно было наблюдать за воздушной и наземной обстановкой на аэродроме в пределах визуальной видимости. Здесь и находился руководитель полётов. Кроме динамика радиосвязи и микрофона, который лётчики прозвали «матюгальником», у руководителя полётов, ничего не было. На столе лежала плановая таблица, журнал руководителя полётов, пособие руководителю полётов по действию экипажа в особых случаях в полёте и некоторые другие документы, регламентирующие лётную работу. Рядом с РП сидела планшетистка с планшетом, на котором по данным РЛС отмечала местонахождение самолёта. В нижней, незастеклённой части будки размещались дежурный штурман, дежурный по связи, хронометражист и метеоролог.
     Стационарный КДП и другие аэродромные постройки, в которых предусматривалось разместить современное оборудование рабочих мест группы руководства полётами и других служб, находились в стадии строительства. А пока приходилось даже показательные полёты в полку проводить старыми средствами.
     Руководя полётами, Полуйко стремился показать руководящему составу высокое качество руководства. Он старался не допустить никакого отклонения от установленных правил полётов, выдерживать запланированное время выпуска самолётов, бдительно следил за воздушной обстановкой в зонах и на кругу, не допуская опасного сближения самолётов в воздухе, спокойным и уверенным голосом подавал чёткие и понятные команды. Он понимал, что даже незначительные его ошибки в руководстве будут замечены офицерами, и в таком случае он потеряет моральное право делать замечания всем остальным.
     Обычно в первый для полка лётный день намеренно не планируется высокая нагрузка на всех, кто принимает участие в организации и проведении полётов: у личного состава разных команд и служб ещё не отлажено взаимодействие между собой, отсутствует достаточный опыт. Но Полуйко отмечал, что энтузиазм людей, долгое время ожидавших начало настоящей работы, их старание компенсировали недостаток опыта и слаженности. И дело пошло на лад: лётчики не допускали грубых ошибок, авиатехника, средства управления и обеспечения полётов работали исправно. Шесть часов лётной смены прошли на одном дыхании. Задание было выполнено.
     На разборе полётов начальник училища поблагодарил всех за удачно проведённый лётный день.
     С этого дня полк приступил к регулярным полётам, с каждым днём наращивая темп лётной работы, но Полуйко ещё длительное время держал под особым контролем организацию полётов в этом полку, принимая личное участие в полётах. Он выполнял полёты на разведку погоды, провозил командира полка, его заместителей, командиров эскадрилий по разным видам лётной подготовки, летал на личное совершенствование.
     В один из январских дней на аэродром прилетел командующий ВВС военного округа генерал-лейтенант авиации Одинцов М. П. Он выразил желание проверить технику пилотирования и методические навыки заместителя начальника училища по лётной подготовке. Для Полуйко это было неожиданным. Ещё по Лебяжьему он знал, что за всё время, когда командующий прилетал на аэродром, с лётчиками он не летал.
      Полуйко должен был лететь на очередную проверку с начальником училища, но когда прилетел генерал Одинцов и ему показали плановую таблицу, он произнёс, показав пальцем в условный знак, обозначающий полёт в облаках с выполнением захода на посадку с прямой:
     ― 302-ой, это кто?
     ― Полуйко. Мой зам, ― ответил Никонов.
     ― Вот я с ним и полечу. Проверю, как летает твой зам. Не возражаешь, Николай Алексеевич? ― обратился к нему командующий.
     ― Никак нет, товарищ командующий, ― ответил он, ― упражнение 17 Программы подготовки лётчиков-инструкторов 1970 года ― зачётный методический полёт в облаках или за облаками в зависимости от погоды с заходом на посадку с прямой.
     ― Вот и хорошо. Я ― в передней кабине, полёт полностью выполняешь ты из задней кабины. Я выполняю твои команды по работе с оборудованием кабины. Шторку не закрывать.
     Полуйко был уверен, что выполнит полёт нормально, хоть и волновался от того, что полёт придётся выполнять в одном самолёте с таким прославленным лётчиком, Дважды Героем Советского Союза. Он был хорошо натренирован в полётах в любых метеоусловиях и из любой кабины. Но кроме выполнения требований инструкции и Программы подготовки, касающейся выдерживания заданных параметров полёта, каждый лётчик имеет свой стиль выполнения полёта, а каждый контролирующий считает именно свой стиль эталонным. И если этот стиль не совпадёт со стилем пилотирования контролируемого лётчика, его техника пилотирования может проверяющему и не понравиться.
     Техник самолёта встретил лётчиков, подошедших к его самолёту строевым шагом, насколько это могли позволить надетые на его ноги валенки, приложив вытянутую из рукавицы руку к шапке-ушанке с подвязанными под подбородком тесёмками. Его рука дрожала то ли от холода, то ли от волнения.
     ― Товарищ командующий! Самолёт к полёту подготовлен. Техник самолёта младший сержант Хайдибалиев!
     ― Здравствуйте, товарищ младший сержант, ― командующий пожал руку техника.
     ― Здравия желаю, товарищ командующий! ― громко ответил техник.
     ― Не кричи, я тебя хорошо слышу, ― внутренне, улыбнувшись, услышал Полуйко давно знакомое замечание командующего, которое он впервые услышал ещё во время назначения его командиром полка.
     Полуйко осмотрел самолёт, обойдя его по установленному маршруту. Они сели в кабину, командующий запустил двигатель, и Полуйко порулил на ВПП.
     Запросив разрешение на взлёт, вывел на максимал обороты двигателя и начал разбег, выдерживая направление взлёта по оси ВПП. Достигнув заданной скорости, плавным движением ручки управления на себя поднял носовое колесо. Неожиданно командующий вмешался в управление, произнеся по СПУ:
     ― Куда тянешь? Большой угол!
     Полуйко молча ослабил усилие на ручку, уменьшив угол подъёма носового колеса, хотя видел, что подъём колеса был нормальным. Самолёт пробежал по ВПП лишние метры, и оторвался от земли, набирая скорость и высоту.
     Видимость на взлёте не больше двух километров. Под облаками стояла густая дымка, горизонт просматривался не чётко. Приходилось практически полностью пилотировать по приборам. Нижний край облачности ― 750 метров, хотя при такой видимости его невозможно определить с достаточной точностью, потому как окружающий самолёт воздух постепенно переходит из дымки в более густую субстанцию ― облака.
     Полуйко сосредоточил своё внимание на выдерживании режима полёта, в установленных местах спокойным голосом подавал команды на выпуск и уборку шасси, закрылков и другие действия, которые должен был выполнять курсант, пилотируя самолёт из передней кабины. В процессе изменения режима полёта он обращал внимание контролирующего на порядок и последовательность действий с оборудованием в кабине и на распределение внимания, выделяя отдельные моменты в опорных точках траектории полёта. Командующий молча выполнял необходимые действия, не вмешиваясь в процесс управления самолётом.
     На высоте полторы тысячи метров самолёт вынырнул из облачности и поплыл над нею, будто над безграничной снежной равниной. Солнца видно не было: оно пряталось за вторым, верхним слоем облачности, нижняя граница которой угадывалась где-то на три километра выше, чем проходила линия полёта.
     Пройдя определённым курсом заданное время, Полуйко после доклада руководителю полётов выполнил разворот на приводную радиостанцию своего аэродрома, и после её пролёта отвернул на расчётный курс захода на посадку. Точно выдержав расчётное время полёта с курсом, обратным посадочному, он выполнил разворот на посадочный курс, дал команду проверяющему на выпуск шасси и закрылок, проконтролировал его действия и убедился в полном выходе шасси, затем после доклада руководителю полётов приступил к снижению, контролируя режим снижения по приборам.
     Снизившись до высоты 200 метров, он вышел на ДПРМ строго с посадочным курсом. Проход ДПРМ определил по звуковой и световой сигнализации, переключил АРК на БПРМ дал команду проверяющему выпустить закрылки полностью, и продолжил снижение в направлении ближней приводной радиостанции. Перед БПРМ на высоте 100 метров он увидел посадочную полосу. Посадку выполнил с нормальным посадочным углом в полосе точного приземления.
     Подумалось, что полёт выполнен на «отлично», ни одной ошибки не допустил, разве что считать за ошибку замечание по увеличенному углу подъёма носового колеса на взлёте. Да и то, он же своевременно отреагировал на замечание, уменьшив угол подъёма колеса, хотя и не считал, что это была ошибка. Ошибиться здесь он никак не мог, имея в запасе немалое количество выполненных взлётов как из передней кабины, так и из задней.
     Покидая кабину, он с удивлением обнаружил недовольное выражение лица проверяющего. «С чего бы это?».
     ― Товарищ командующий, полковник Полуйко задание выполнил. Разрешите проанализировать полёт?
     ― Я ничего плохого про сам полёт сказать не могу, ― с суровым выражением лица сказал командующий, ― но на твоём уровне допускать такие ошибки на взлёте недопустимо. Если бы я не вмешался, мы бы зацепили хвостом за бетон.
     ― Товарищ командующий, я учту ваше замечание, ― ответил Полуйко, про себя подумав: «Возражать сейчас начальству – себе во вред, потому как если сказать, что угол был нормальный, значит косвенно обвинить командующего в том, что он как лётчик разбирается в данном элементе хуже, чем он. Не буду этого делать».
     Полковник Никонов, который стоял рядом с Полуйко, подтолкнул его локтем и показал оттопыренный большой палец – мол, всё отлично!
     В штабе, когда командующий заносил результаты проверки в его лётную книжку, взлёт он оценил на «удовлетворительно», а за весь полёт поставил оценку «хорошо». Вывод был сделан такой: «Разрешаю обучение и контроль подчинённого лётного состава».
     ― Снизил я тебе оценку, чтобы не зазнавался. Не обижайся.
     ― А у вас, товарищ командующий, имеются основания считать, что я зазнался? – спросил он.
     ― Оснований нет, а предчувствие есть. Когда станешь большим авиационным начальником, тогда вспомнишь меня и поймёшь. Ну, будь здоров! Будьте бдительны относительно безопасности полётов, не оставляйте без внимания даже мелочей. Помните авиационную поговорку: «В авиации мелочей не бывает».
     ― Так точно, товарищ командующий!

     Пришла весна. Зазеленели леса, луга, поля и аэродромы. Весеннее солнце высушило землю на аэродромах. Грунт размеченных взлётно-посадочных полос, рулёжных дорожек, заправочных линий утоптан тяжелыми катками, плотность доведена до соответствующего уровня. Кроме „Жердевки”, были готовы к полётам аэродромы „Поворино” и „Бутурлиновка”.
     Командование училища провело ряд мероприятий, обеспечивающих качественное выполнение плана лётной подготовки курсантов. Проведены с постоянным лётным составом лётно-методические сборы, конференции, сборы групп руководства полётами, с курсантами ― комплексные тренировочные занятия, наземная подготовка, наземное катапультирование, парашютные прыжки. Были проведены партийно-политические мероприятия с партийным и комсомольским активом, направленные на успешное выполнение поставленных перед частями и подразделами училища задач.

Училище на Первомайской демонстрации 1972 года. Колонну ведёт зам начальника училища Герой Советского Союза полковник Носов С.В. За ним заместители начальника училища полковники Полуйко Н.А., Жуков А.К., Марченков. Во главе офицерской колонны подполковник Холодков К.А.

     Организованы перелёты двух эскадрилий полка Осташкова на лагерный аэродром „Поворино”. Лагерный сбор возглавил заместитель командира полка подполковник Погорелов. Титаренко всем составом полка перелетел на аэродром „Бутурлиновка”. Осуществление общего руководства перелётами, организация и контроль готовности первых полётов на новых аэродромах были возложены на Полуйко.
     Необходимость контроля за организацией полётов в училище требовала большей оперативности заместителя начальника училища по лётной подготовке, поэтому Полуйко добился у начальника училища решения относительно закрепления за ним самолета Л-29, который должен был базироваться на аэродроме „Борисоглебск” и на котором он мог бы в любой момент вылететь на любой аэродром училища.
     Приказом начальника училища самолёт выделялся от полка Титаренко, обслуживал его техник самолета прапорщик Найдёнов (фамилия изменена, — И.Б.), который жил в Борисоглебске. С тех пор он летал в Жердевку и Бутурлиновку на Л-29, а в Поворино, на недействующие аэродромы и посадочные площадки ― на Ан-14.

     Зашевелилась авиационная жизнь на Бутурлиновском аэродроме. Полк Титаренко начал летать с курсантами, имея в эксплуатации грунтовое лётное поле, на котором разметили и подготовили взлётно-посадочную полосу, рулёжные дорожки, заправочную линию, стартовый командный пункт, квадрат и другие объекты аэродрома. Всё во временном виде.
     Строительство военного городка из сборно-щитовых казарм едва лишь началось. Строители собрали лишь одну сборно-щитовую казарму, где разместились штабы полка, батальона аэродромно-технического обеспечения, дивизиона связи и РТО и двух эскадрилий, секретная часть, комната для хранения оружия, узел связи. Как говорят, хоть в тесноте, зато в уюте. Военные строители расположились лагерем в палатках рядом с объектом строительства.
     Полк тоже расположился лагерем на краю аэродрома в палатках. Не свойственно авиаторам училищ работать из состояния размещения в палатках. Всегда, даже в самые тяжёлые годы, на лагерных аэродромах стремились построить какое-то помещение, чтобы разместить хотя бы лётчиков и курсантов, чтобы обеспечить им условия для отдыха, заботясь об обеспечении безопасности полётов. А здесь в палатках разместили всех: и офицеров, и курсантов, и солдат.
     Кое-кто из офицеров устроился на частной квартире и даже привёз с собой свою семью.
     Лагерь размещали соответственно с требованиями Устава внутренней службы Вооруженных Сил СССР, но должного опыта установки и использования палаток командиры и личный состав не имели. Палатки собирались со всего военного округа. Они были разукомплектованные, изношенные, драные.
     В это время в училище прилетел заместитель главнокомандующего ВВС по военно-учебным заведениям генерал-полковник авиации Горбатюк Евгений Михайлович. Интеллигентный, душевный, уравновешенный и грамотный генерал вызывал к себе уважение всех военных авиаторов, кто с ним общался. Ни одного грубого слова, ни окрика, ни неуважительного взгляда никогда и никто от него не слышал и не видел. Долгие годы Евгений Михайлович был заместителем командующего ВВС Московского военного округа во время командования ими Василия Сталина. Известно, сколько ему пришлось тянуть нелёгкую лямку под командованием непредсказуемого высокого отпрыска. Потом Горбатюк командовал этими ВВС, и, наконец, стал заместителем Главнокомандующего.
     Полуйко до этого не приходилось встречаться с Горбатюком, кроме присутствия на больших совещаниях, в которых прячешься в общей группе, где тебя могут и не заметить. Теперь же Никонов приказал ему возить на „Пчёлке” и сопровождать генерала по аэродромам училища. Горбатюк не хотел отрывать на его сопровождение начальника училища, а взял Полуйко, ибо на самолете АН-14 к тому времени в училище летать, кроме него, никто не мог. Не очень приятное дело сопровождать высокое начальство, ибо ты первый и непосредственно принимаешь все его эмоциональные реагирования на те недостатки, которые попадают ему на глаза. Но ничего не сделаешь ― приказ есть приказ. Вот и полетели они с Горбатюком сначала в Жердевку, а затем в Бутурлиновку.
     Кривился Евгений Михайлович, когда он с Полуйко и командиром полка полковником Осташковым ходили в казармы, классы предварительной подготовки, автопарк, столовые, на стоянки самолётов и другие объекты. Всюду просматривались нищета, отсутствие эстетики, неряшливость. Наглядные пособия выполнены на низком исполнительском уровне. Оно и понятно. Находясь в старых установившихся училищах, где широко применяются технические средства обучения, имеется штат профессиональных исполнителей, где давно ведётся борьба за образцовую учебно-материальную базу, и с другой стороны ― состояние начала, развертывания, перестройки, где только что создаётся всё заново и не всегда умелыми руками… Здесь будешь не только кривиться.
     Пока ходили по гарнизону, Полуйко записывал в блокнот все замечания генерала, а сам думал: „Что он скажет, если попадём в Бутурлиновку?” Ему так не хотелось везти его туда, но, закончив обход, Горбатюк дал последние указания и сказал:
     ― А теперь ― на Бутурлиновку.
     Прилетели во время обеда. Полётов на аэродроме не было, так как только вчера прошёл проливной дождь, и ещё не высохли все лужи, которые всегда долго держатся в местах, где самолётными газами сожжена трава и обнажён грунт.
     Сел Полуйко возле Т, выложенном на самой высокой точке аэродрома, где грунт уже подсох, и здесь же, остановившись, выключил моторы. Дальше проруливать не стал, чтобы не создавать колеи.
     Встречали прибывших командир и замполит полка, командир батальона аэродромно-технического обеспечения. В стороне стоял солдат и держал в руках наполненный мешок.
     ― Товарищ генерал-полковник, полк занимается по распорядку дня, командир полка подполковник Титаренко.
     ― Здравствуйте, ― Горбатюк протянул руку со скрюченными мизинцем и смежным пальцем.
     ― Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! ― вымолвил Титаренко. ― Я рекомендую вам надеть резиновые сапоги, так как в городке ещё очень грязно.
     ― Разве мы не пройдём в ботинках? ― спросил Горбатюк.
     ― Никак нет, товарищ генерал-полковник. ― Очень грязно.
     ― Ну, что же, давайте ваши сапоги.
     Титаренко махнул рукой стоящему навытяжку солдату. Тот подбежал, трясущимися руками открыл мешок и вытянул из него пару сапог. По-видимому, он впервые видел так близко живого генерала.
     Подобрав соответствующий размер, Горбатюк и Полуйко надели сапоги, и пошли к палаточному городку, который находился на более сухом месте. Хозяева, похоже, резиновые сапоги и не снимали.
     Перед входом в лагерь генералу представился дежурный по полку.
     На первой линейке стояли большие палатки, в которых размещались офицеры и курсанты. Здесь тесными рядами стояли двухярусные кровати. Слева у входа даже стоял стол, на котором лежали стопками подшивки газет и журналов.
     Одна из таких палаток имела назначение класса для занятий, в нём стояли столы и стулья. К стене приставлена чёрная исцарапанная классная доска, на вешалке висели схемы полётных заданий, в книжном шкафу стояли книжки со специальной литературой и справочниками.
     В палатках был относительный порядок.
     Горбатюк сделал несколько замечаний и советов относительно размещения офицеров и курсантов, и направился к ряду меньших палаток, в которых размещались солдаты. Полуйко заметил, как командир полка переглянулся с комбатом.
     ― Что, Юра, не для показа? ― тихо спросил Полуйко.
     ― Сейчас увидите, ― с досадой выдавил тот.
     Действительно, условия размещения солдат были поразительны. Хотя палатки внешне имели и неплохой вид, и стояли они ровными рядами, выходили они на аккуратные дорожки, посыпанные жёлтым песком, внутреннее их состояние не выдерживало никакой критики.
     Подошли к первой палатке. К углублению в земле вели три ступеньки, которые уже успели осыпаться и после дождя были скользкими. Горбатюк открыл полог, ступил на верхнюю ступеньку, поскользнулся и едва не упал, удержавшись за брезент, которым был прикрыт вход. Дальше он осторожно ступил на узенький пол, который проходил между настилами из сбитых досок.
     ― Полуйко! Идите сюда! ― послышался недовольный голос генерала.
     Николай тоже скользнул в палатку и стал рядом с генералом. Более никто не мог зайти, так было тесно.
     На настилах впритык лежало несколько матрасов с тёмными застиранными простынями, скомканными одеялами, поверх которых навалом лежали шинели, бушлаты, грязные технические куртки, вещевые мешки и ещё какие-то вещи. На краях матрасов, на одеялах и верхней одежде была заметна засохшая грязь. Похоже, ложились не разуваясь. В палатке стояла духота, невзирая на то, что через порванный брезент просвечивается небо. Гудели мухи. Под ногами чавкала грязь ― видимо, во время дождя в палатку поступает вода.
Молча посмотрели и вылезли на воздух.
     ― Никакого порядка здесь нет, ― спокойно заметил Горбатюк, Полуйко сам еле сдерживал гнев, но присутствие высокого начальника не давало ему выхода.
     „Как надо отчаяться в своей невозможности влиять на ситуацию, когда были предупреждены о приезде заместителя главнокомандующего и не навели хотя бы элементарного порядка”, ― думал он.
     Зашли во вторую палатку. В ней было так же, за исключением того, что, невзирая на духоту, там спал одетый в грязный от масел комбинезон солдат, который замотал голову полотенцем, по-видимому, спасаясь от мух. Удивительно, как только можно спать в таких условиях...
     Вышли наружу. Горбатюка как будто прорвало. Полуйко его таким не видел никогда ― ни до, ни после этого. Напустился на него, а не на непосредственных виновников этой безалаберщины ― комбата и командира полка, которые не смогли организовать надлежащего быта солдат.
     ― Что это такое, Полуйко?! Как можно так руководить, что вы допустили такой хаос? Вы ― преступники! Вас судить нужно за этот развал! Разве ж можно так издеваться над людьми?! Даю вам сутки. Если вы не наведёте порядок, то всех поснимаю с должностей.
     Полуйко был вполне согласен с генералом. Сказать здесь было нечего. Действительно, никакие обстоятельства не могли оправдать отсутствие элементарного уставного порядка, хоть и понимал, что командирам, по горло занятым, на первый взгляд, более важными проблемами, некогда сюда заглянуть. Но это же люди, и никаких оправданий не могло быть. Относительно своей личной ответственности, то он брал и на себя вину. Быть в лагере ― нужно заглядывать и сюда. Хотя он и отвечал за лётную подготовку, а у начальника училища есть заместители, которым надлежит быть ближе к проблеме обеспечения людей; это ― и начальник политотдела, и начальник штаба, и, особенно, начальник тыла. Но всё в училище имеет выход на полёты, их безопасность. Поэтому это есть и его дело.
     Впоследствии, успокоившись, Горбатюк спросил:
     ― Николай Алексеевич, здесь хоть раз был начальник политотдела или начальник тыла?
     ― Были, товарищ генерал-полковник, ― ответил он. ― Лишь полмесяца назад работала здесь комплексная комиссия училища, в составе которой были все замы.
     ― Что комиссия?.. Комиссия… Руководителю нужно самому вникать во все дела своих подчинённых, раз они не хотят работать, ― гневно бросил взгляд в сторону командиров, которые стояли, воткнувши взгляд в землю.
     ― Да им достаётся, как проклятым, ― сказал Николай Алексеевич. ― Хотя я их и не оправдываю, порядок должен быть везде. Но низкая обеспеченность, нехватка материалов вынуждают их заниматься не своими прямыми обязанностями, отвлекают внимание от главного.
     ― Запомните: ничего главнее людей нег. Если вы не будете заботиться о них, то не решите ни одного вопроса. Да и совесть нужно иметь. Это же ваши дети!
     ― Наведём порядок, товарищ генерал-полковник, ― глухо, но уверенно заметил Титаренко.
     ― Имейте в виду: порядок ― это портрет командира, ― сказал Горбатюк, и все направились к городку, который строился на околице города.
     Горбатюк осмотрел построенную сборно-щитовую казарму, посмотрел на строительство очередной казармы, где копошились строители. Там он встретился с прорабом, который вышел ему навстречу и отрекомендовался.
     ― Как идёт строительство? ― спросил Горбатюк прораба.
     ― Стараемся, ― ответил прораб. ― Идём в графике, фронт работ есть, правда, не всегда своевременно поступают стройматериалы.
     ― Вы запишите мне, чего вам недостаёт для более скорого введения в действие объектов. Я буду выступать на Военном совете округа и буду их просить оказать вам помощь. Так работать и жить, как работают и живут они, ― генерал широким жестом показал на аэродром и командиров, ― невозможно. А вам, Титаренко, нужно строителям помогать и транспортом, и личным составом. Нужно ускорить строительство военного городка.
     ― Они нам помогают, товарищ генерал-полковник, чем могут, ― сказал прораб и протянул генералу бумажку. ― Вот, возьмите перечень наших неотложных потребностей, я заблаговременно, на всякий случай, подготовил.
     ― Благодарю и до свидания, желаю успеха, ― пожав руку прорабу, сказал Горбатюк и направился к импровизированной столовой.
     В молодой лесополосе среди низкорослых деревьев разместились походные кухни, возле которых в белых куртках и колпаках длинными половниками орудовали в котлах повара. Близ кухонь под открытым небом стояли столы, на которых личный состав принимал пищу. Как раз пришла эскадрилья курсантов обедать. Зрелище поражало не менее виденного в палаточном городке. Столы стояли в грязи. Их ножки до самых столешниц были измазаны грязью от сапог принимающих пищу. Вокруг столов чавкала грязь под сапогами курсантов, которые обедали стоя, потому что стулья увязали в грязи и сидеть на них было невозможно.
     ― Что же это такое? ― спросил генерал, уже не возмущаясь. Похоже, его стали покидать последние силы. ― Разве ж нельзя что-то сделать? Может, настил какой-то…
     ― А что сделаешь? ― сказал Титаренко. ― Истопчем в одном месте и переносим на другое. А настил делать не из чего. Товарищ генерал-полковник, может, отобедаете? Стол вон стоит на сухом.
     И он показал на два стола, которые стояли в стороне на не вытоптанном ещё месте. Горбатюк, махнув рукой, сказал:
     ― Отобедаем в Борисоглебске. Летим.
     Все направились к самолёту. Генерал на ходу давал Титаренко указания и советы на основании своих наблюдений и впечатлений.
     Вскоре в распоряжение Титаренко из Москвы самолётом привезли новые большие палатки, кровати и другие бытовые вещи, а впоследствии строители сдали в эксплуатацию столовую и другие объекты, что позволило улучшить условия жизни лётчиков, курсантов и других авиационных специалистов.

     Аэродром „Поворино” примыкал непосредственно к окраине одноимённого города. Сразу же за домами городской улицы в небольшом скоплении деревьев стояло несколько сборно-щитовых казарм, где разместились служебные и жилые помещения двух эскадрилий полка Осташкова и лагерной комендатуры батальона аэродромно-технического обеспечения. Далее располагалась стоянка самолётов, за ней открывалось широкое поле аэродрома. Ни сам аэродром, ни стоянка самолётов не имели искусственного покрытия. По этой причине во время руления и взлёта самолётов поднималась такая густая пыль, что аэродром на подлёте к нему был виден издалека. А серая пыль садилась на траву в тех местах, где трава ещё не была выжжена горячим дыханием двигателей, на листья деревьев, которые после этого изменили свою природную расцветку на грязно-серую.
     Пыль садилась и на вспотевшие лица авиационных специалистов, работающих на аэродроме, вместе с потом грязными ручейками стекала под комбинезоны, липла к мокрому от пота телу, всасывалась в легкие, а затем с надрывным кашлем отхаркивалась на землю.
     Всё оживало и веселело лишь тогда, когда шёл дождь. Пыль вымывалась, и воронежская природа опять принимала тот вид, который ей был привычен на протяжении веков. В дождь жизнь аэродрома замирала. По размокшему грунту рулить, взлетать и садиться было невозможно. На эти дни курсанты садились в классы на занятия, механики раскрывали все лючки самолётов, осматривали узлы, мыли самолёты и готовили их к дальнейшим полётам.
     Лето в 1972 году оказалось сухим и жарким. Температура воздуха днём достигала 42 градусов по Цельсию. Под жгучим солнцем выгорело почти всё. Трава на аэродромах исчезла даже там, где не проруливали самолёты. В окружающих лесах то там, то здесь возникали пожары, на тушение которых не хватало ни людей, ни техники, ни средств.
     Летать было очень тяжело. Сухой горячий воздух опаливал лёгкие, изматывал и без того уставших людей.
     Малосильные двигатели самолётов Л-29 теряли и без того недостаточную тягу, а разогретый разреженный воздух неохотно образовывал подъёмную силу над крыльями, поэтому в процессе разбега для того, чтобы набрать необходимую для отрыва скорость, самолёты разбегались долго, угрожая отнюдь не взлететь и опрокинуться где-то за пределами аэродрома.
     В это время Полуйко пытался быть на аэродромах, где происходили полёты. Он летал с курсантами на проверку техники пилотирования перед выпуском в самостоятельный полёт, летал с инструкторами и командирами, отрабатывая с ними методические навыки обучения тем или иным видам лётной подготовки.
     Чтобы предотвратить беду, он сам был постоянно настороже и требовал от командиров, организующих полёты и руководящих ими, чтобы они были постоянно настороже. Но не всегда это удавалось.
     Летая на аэродроме „Поворино”, он ещё раз убедился в том, что курсантов нужно учить самым элементарным, на первый взгляд, всем известным вещам. Не даром говорят: „в авиации мелочей не бывает”.
     Он был в воздухе, проверяя курсанта в умении выполнять полёт по кругу, и в момент, когда подходил к третьему развороту, услышал как закричал руководитель полётов:
     ― Что случилось?!
     И немного погодя:
     ― Кто планирует ― на второй круг! На второй круг! Помощник, дай ракету!.. Всем экипажам в воздухе ― посадка на запасную полосу! Всем посадка на запасную!
     Курсант, которого проверял Полуйко, спокойно выполнил заход на запасную полосу.
     „Молодец, ― подумал он, ― сообразительный”. А у самого не выходило из головы: что случилось? Он заметил, как на посадочной поднялся столб пыли ― значит, что-то случилось с шасси.
     На пробеге и рулении он увидел, что самолёт, словно подбитая птица, лежит, развернувшись влево под углом 90 градусов к полосе. Правая консоль крыла лежала на земле, а левая была поднята вверх. Курсант уже вылез из кабины и стоял неподалеку от самолёта. Он, по-видимому, впервые видел самолёт, который так необычно лежал на земле.
     Зарулив на заправочную, Полуйко поспешил к месту события. Там уже собрались лётчики, курсанты, офицеры ИАС. Все осматривали место происшествия с расстояния, но никто ничего не предпринимал ― ожидали старшего начальника.
     Полуйко обошёл вокруг самолёта. По характеру разрушения он отметил, что скорость во время разворота была ещё значительной. Пошёл по следу, который оставил на земле самолёт. Частично след успели затоптать, но, всё же можно было определить, что это след ― от левого колеса. След от левого колеса за несколько метров от разворота погружался в землю глубже. Колесо не вращалось: похоже ― полностью было заторможено.
     ― Поднимайте и проверьте работоспособность тормозов, состояние подшипников левого колеса, ― сказал Полуйко заместителю командира полка подполковнику Погорелову и инженеру эскадрильи. ― Оставьте, сколько вам нужно для этого, людей. И не забудьте установить чеки в катапультное кресло.
     ― Уже поставили, ― ответил Погорелов. ― А что докладывать на КП училища?
     ― Докладывайте, что полёты закрыли через предпосылку к лётному происшествию. Разбираемся, ― ответил он. ― Зовите курсанта и руководителя полётов, будем разбираться.
     Курсант, поднося дрожащую руку к шлемофону, который, невзирая на жару он даже не расстегнул, доложил:
    ― То-това-ри-риш полко-ковник, ку-курсант Ко-конарев по ва-вашему приказ-занию при-прибыл!
     ― Успокойтесь, ― улыбнулся Полуйко. ― Чего вы так волнуетесь? Снимите шлемофон. Пойдёмте в холодок, поговорим.
     ― Расскажите, что случилось, ― сказал он, когда они сели под тент, задерживающий жгучие солнечные лучи.
     ― Не-не знаю, ― тихо ответил курсант.
     ― Не волнуйтесь. Нам нужно разобраться, какая причина того, что случилось. Это нужно для того, чтобы оно не повторилось ни у вас, ни у других лётчиков.
     ― А разве меня не отчислят?
     ― Это зависит от вас. Если вы не передумали стать лётчиком после этого случая, то никто вас отчислять не будет. Расскажите по порядку, как вы выполняли полёт, что вы запомнили в процессе выполнения посадки.
     ― Ну, я выровнял, ― начал рассказывать курсант, ― руководитель мне сказал: „Задержи ручку!”. Я вижу, что высоко и задержал ручку. Самолёт начал снижаться, а я ему создавал посадочное положение. Самолёт сел. Не отпрыгнул. Потом руководитель полётов сказал: „Опускай носовое колесо!”. Я опустил. Только хотел сруливать. А он сломался.
     ― Хорошо. Несколько вопросов, ― сказал Полуйко. ― Перелёт был большой?
     ― Не знаю. Т пролетел. По-видимому, сел на границе полосы точного приземления.
     ― Самолёт остановился, перед тем как вы начали сруливать?
     ― Нет, он ещё бежал.
     ― А почему же вы тогда начали сруливать?
     ― Так флажки ворот сруливания промелькнули.
     Полуйко поразила невероятная догадка: „Это он пытался срулить в ворота сруливания и хотел у них попасть, невзирая на скорость!”
     ― Разве нельзя было срулить с посадочной полосы позже или дальше ворот? ― спросил он. ― Там же везде ровно и ничто не мешает сруливанию.
     ― Нам инструктор говорил, что нужно сруливать в ворота.
     ― Правильно он вам говорил. Но если после остановки ворота остались позади, то нужно было развернуться обратно и срулить в ворота.
     ― Я бы тогда помешал садиться лётчику, который планировал за мною, ― казалось, уже осмелел, курсант, и Полуйко понимал, что он по-своему прав. Только до конца не всё ему втолковали.
     ― Хорошо. Тогда ещё один вопрос: что бы вы делали, если бы заметили, что флажки промелькнули, а вы ещё не сели?
     ― …
     ― Может же сложиться такая ситуация: вы садитесь с таким перелётом, что ещё не успели приземлиться, а ворота для заруливания остались позади?
      ― Тогда я пойду на второй круг, ― почувствовав подвох, ответил курсант.
     ― Правильно. А если невозможно будет уходить на второй круг ― или топлива нет, или неисправная техника, или ещё какое-то препятствие?
     ― Ну, тогда нужно садиться и бежать, сколько хватит полосы.
     ― Проясните ещё одну вещь. Вы изучали высшую математику, физику, теоретическую механику. По-видимому, не меньше тройки имеете оценку по этим учебным дисциплинам. Вот и скажите мне: от чего зависит нагрузка на шасси в случае изменения направления движения или вектора скорости?
     Курсант, не ожидая вопроса с этой стороны, молчал.
     ― А вам не приходило в голову, почему колея железной дороги или шоссе имеют пологое закругление в случае изменения направления?.. Тяжело вспомнить?.. Тогда я вам напомню: сила инерции, а, значит, и нагрузка на шасси в случае изменения направления движения зависит от массы тела, скорости движения и радиуса кривизны траектории. Так вот вам задание: рассчитайте, какая будет нагрузка на шасси самолета Л-29 в случае разворота на пробеге на скорости движения в 100 км/час с остатком топлива 70 процентов с радиусом 0, 10, 20 и 30 метров. Когда расчёты будут готовы, покажете их мне.
     Отпустив курсанта, Полуйко обратился к присутствующим во время разговора с курсантом инструктору, командирам звена и эскадрильи, заместителю командира полка:
     ― Технику пусть проверяют, но я уверен, что причина в недостаточной подготовке курсанта. Его, в определённой мере, и винить нельзя. Инструктор не обратил внимания на такой, казалось, пустяк. Курсант всегда сруливал после нормального расчёта на посадку. А как срулить после перелёта никто ему не показал и не рассказал. Этот случай ещё раз подтверждает вывод, что во время подготовки курсантов нужно моделировать разные, даже маловероятные случаи, которые могут произойти в полёте. Обязательно разберите с курсантами, а может, кто и из лётчиков не знает, как освобождать посадочную полосу в случае необходимости немедленно покинуть её после приземления. Это необходимо для случаев предотвращения столкновения самолётов, когда вслед за только выполнившим посадку самолётом на малой дистанции заходит другой самолёт, особенно более скоростной. Таких случаев в авиации немало. И больше заставляйте курсантов думать над физическим смыслом разнообразных явлений в полёте, давайте им конкретные задания на расчёты. Ну и нужно обращать внимание на высокую температуру воздуха. Жара имеет негативное влияние на смекалку курсантов. Нужно быть внимательнее к ним. На сегодня полёты закройте, разберитесь с подготовкой курсантов, и только после этого начинайте летать, не спеша. Может, солнце не так уже будет печь. Не забывайте об ограничениях в полётах по максимальной температуре наружного воздуха ― летать при температуре не выше 30 градусов по Цельсию.
     А оно пекло всё лето... Летая на „Пчёлке” на аэродромы училища, Полуйко забирался на высоту более двух тысяч метров, где было прохладнее, открывал форточку, и с наслаждением глотал прохладный воздух. Не единожды на высотах до трёх тысяч метров он встречал степных орлов, которые также, спасаясь от жары и распластав широкие крылья, парили в прохладном воздухе. Они практически не обращали внимания на большую металлическую птицу, которая проносилась мимо них.
     Полуйко в таких случаях внимательно следил, чтобы не столкнуться с ними, ибо такая встреча могла бы закончиться плачевно. Однажды он едва успел подхватить штурвал, чтобы перепрыгнуть через орла, которого заметил перед собой с запозданием. Эта встреча произошла на высоте три тысячи метров, когда он летел в Бутурлиновку.

     В один из июньских дней из Бутурлиновки позвонил по телефону Титаренко и доложил, что он будет выпускать самостоятельно первых курсантов. Полуйко не только присутствовал на аэродроме во время выпуска курсантов в первый самостоятельный полёт, но и принимал участие в контроле их готовности к самостоятельному вылету. Поэтому он сказал Титаренко, что прилетит к нему на полёты и выпустит первых курсантов.
     ― Первым мы запланировали выпустить курсанта Носова! ― будто пытаясь пересилить расстояние, кричал в трубку Юрий Петрович. ― Может вы сообщите Савелию Васильевичу? Он просил меня доложить ему, когда я буду его выпускать!
     ― Хорошо! Я ему сообщу! ― ответил он, и позвонил по телефону Носову:
     ― Савелий Васильевич, Полуйко. Звонил Титаренко, он будет завтра выпускать Сашу.
     ― О-о! А как же я туда доберусь? Ведь поездом я не успею. Я так хотел присутствовать во время его вылета. У нас самолёт не будет туда лететь?
     ― План ещё не видел. Я собираюсь лететь в Бутурлиновку на Л-29, кстати, я же его и проверять буду перед самостоятельным вылетом.
     ― Николай Алексеевич, может, и я с вами полечу?
    ― Если зачёты по матчасти сдадите, тогда возьму, ― пошутил Николай. Он понимал Носова: ему очень хотелось видеть своего сына, который вылетает самостоятельно, и убедиться, что тот, пошёл по его, лётчика-истребителя, Героя Советского Союза, стопам. Потому далее сказал серьёзно: ― Конечно, это будет нарушением документов. Но я зайду на КП и выясню все обстоятельства, а вечером мы с вами встретимся дома и во всём разберёмся.
     Их квартиры были в одном из подъездов дома в жилом городке. Носовы жили этажом выше Полуйко.
     ― Хорошо. Я очень Вас прошу!
     Полуйко был в размышлении. С одной стороны, в соответствии с НПП брать пассажира на борт учебного самолёта запрещено, а с другой стороны, полковник Носов в прошлом лётчик, и нет оснований сомневаться, что он выдержит перелёт. Но имеется риск: если что-то случится в полёте, то он будет нести ответственность за последствия этого нарушения. Идти к начальнику училища ему не хотелось, хоть и знал, что тот не откажет, но может подумать о нём, что он боится ответственности и перекладывает её на него. Поэтому он самостоятельно принял решение взять Носова с собой.
Перед вылетом он проинструктировал пассажира о размещении рычагов в кабине и правил катапультирования в случае необходимости, подогнал ему привязную систему парашюта и привязных ремней, проверил закрытие замков фонаря кабины. В запланированное время они взлетели, набрали заданную высоту, и взяли курс на Бутурлиновку. Посадку выполнили во время полёта разведчика погоды на аэродроме „Бутурлиновка”.
     На аэродроме их встретил командир полка. После дачи предполётных указаний они с Носовым пошли на заправочную, где возле самолёта их ожидал курсант Александр Носов и его инструктор. Инструктор доложил Полуйко:
     ― Товарищ полковник, представляю курсанта Носова для проверки на готовность к самостоятельному вылету.
     ― Здравствуйте, товарищ лейтенант, ― он пожал инструктору руку и подошёл к курсанту. Тот чётко доложил:
     ― Товарищ полковник, курсант Носов к самостоятельному вылету готов.
     ― Здравствуй, Саша. Если готов, то поздоровайся с отцом и садись в кабину. Выполняешь всё сам. Считай, что меня в кабине нет. Понял?
     ― Так точно!
     Контрольные полеты по кругу курсант выполнил на оценку „хорошо”. Полуйко чувствовал, что курсант волнуется, поэтому после первого полёта он его подбодрил:
     ― Молодец! Так держать!
     После заруливания на заправку курсант доложил:
     ― Товарищ полковник, курсант Носов задание выполнил, разрешите проанализировать полёт.
     ― Анализируйте.
     Саша Носов взвешенно рассказал о своих полётах, об отклонениях, которые были им допущены в полёте, дал им оценку. Полуйко требовал от лётно-инструкторского состава, чтоб анализировали свои полёты сами курсанты. Это давало им возможность научиться видеть свои отклонения и грамотно их устранять.
     ― Хорошо, курсант Носов. По качеству выполненных контрольных полётов вы готовы к самостоятельному вылету. Выполняйте самостоятельные полёты так же, как и контрольные. Желаю успехов в вашей лётной практике.
     ― Спасибо, товарищ полковник. Разрешите идти?
     ― Идите.
     Носов младший запустил двигатель, вырулил на взлётную полосу. Он остановился, запросил у руководителя полетов разрешения на взлёт, вывел обороты двигателя до максимальных и начал взлетать первый раз в своей жизни без инструктора в задней кабине. Надежды на то, что в любой момент инструктор поможет, нет. Он сам. Должен и управлять машиной, и принимать решение, если что-то случится непредвиденное. Смесь чувств: и ответственности за результат полёта, и опасение, что не справится в особых случаях в полёте, если те возникнут, и надежда, что всё будет в порядке, и радость, что наконец-то осуществилась мечта стать лётчиком. Да и гордость за то, что ему первому поручено открывать самостоятельные полёты в эскадрилье распирала ему грудь. Он знал, что сотни глаз неотрывно следят за его полётом, замечают любое его отклонение. Он знал, что, если он не справится и плохо выполнит этот полёт, то уверенности многих его последователей поубавится. А ещё он помнил, что за его полётом внимательно следит его отец, отважный лётчик, который прославился во время войны. Не может он ошибиться!
     Взлетев, курсант Носов успокоился. Все сомнения остались где-то позади, там ― на земле, от которой он оторвался, и опёрся мощным крылом самолёта о небесную твердь, которая должна была стать стихией его бытия.
     Полуйко тоже внимательно следил за полётом выпущенного им курсанта. Ведь это же сын его старшего товарища, с которым они сблизились семьями во время общей службы и соседства. Краем глаза он посматривал на Савелия Васильевича, который стоял возле него и неотрывно следил за полётом своего сына. Он был спокоен, не выдавал своего волнения. Полуйко понял, что происходит в его душе, когда по щеке ветерана скатилась скупая слеза.
     Оба полёта курсант Носов выполнил отлично. Радостный и возбуждённый едва только пережитым становлением как лётчика, Саша подошёл к Николаю Алексеевичу и чётко доложил:
     ― Товарищ полковник! Курсант Носов выполнил два самостоятельных полёта по кругу! Разрешите получить замечание?
     ― Молодец! ― похвалил Полуйко. ― Так держать! Только не зазнавайся. Относись к каждому полёту как к первому ― будешь летать до старости. Едва лишь почувствуешь, что всего достиг ― получишь удар судьбы, не успеешь и оглянуться. Желаю тебе чистого неба.
     ― Спасибо, товарищ полковник! ― ответил курсант и попал в объятия своего отца.
     Полуйко проверил и выпустил ещё одного курсанта, пока отец с сыном разговаривали в холодке под тентом. К обеду они вернулись в Борисоглебск.

Полёты с курсантами производились по плану. Большинство из них вылетело самостоятельно и успешно продвигалось по КУЛПу, обучаясь различным, наиболее сложным видам лётной подготовки: полётам в зону на сложный пилотаж, групповым полётам в составе пары, полётам на воздушный бой между одиночными самолётами, на полигон.

Одновременно училище получало боевые самолёты МиГ-17 и спарки УТИ МиГ-15. Самолёты перегонялись на аэродром „Борисоглебск”, где их принимала специально выделенная от полка Титаренко бригада технического состава.
Перед командованием училища стала сложная, а фактически – не решаемая, задача, как обеспечить полную подготовку курсантов на всех курсах в условиях неподготовленности лётного состава к полётам и к обучению на самолётах МиГ-17. Командованием ВВС округа было принято решение передать полк Л-29 Тамбовского ВВАУЛ, которым командовал полковник Киселёв и который базировался на аэродроме „Ряжск”, в состав Борисоглебского училища. Вместе с полком были переданы обеспечивающие его части, а также аэродромы „Ряжск” и „Старо-Юрьево”.

Полковники Полуйко и Носов после полёта на аэродроме „Бутурлиновка”.

      Полковник Титаренко по завершении программы подготовки курсантов передал Киселёву самолёты Л-29, а сам сосредоточился на подготовке лётного состава на самолётах МиГ-17 на аэродроме „Борисоглебск”, который до той поры был полностью построен и оборудован всеми необходимыми атрибутами.
     Обстановка в полку Титаренко была не менее сложной, чем в начале формирования полка. Из 94 лётчиков по штату только 21 лётчик в прошлом летал на самолётах МиГ-17. Им тоже нужно было восстанавливать технику пилотирования и боевое применение. А 73 лётчикам необходимо полностью переучиваться на новый для них тип самолёта.
     Ещё один полк должен был формироваться зимой ― в декабре должен быть назначен командир полка и его заместитель, и первая эскадрилья от командира до старшего лётчика-инструктора включительно, а до апреля – вторая и третья эскадрильи от командира до старшего лётчика. Для пополнения полка лётчиками-инструкторами планировалось прибытие 51 лётчика досрочного выпуска из Ейского училища.
     Такая ситуация требовала от заместителя начальника училища по лётной подготовке особого подхода к организации личной работы, чтобы ничего важного не упустить.
     Наконец, вместо лётно-методической группы в штат училища ввели лётно-методический отдел в составе пяти лётчиков. Любченко и Котов назначены на другие должности. Подполковник Любченко поехал на руководящую должность в один из центров ДОСААФ, Котов назначен начальником огневой и тактической подготовки полка Титаренко.
С формированием лётно-методического отдела работа полковника Полуйко не только не облегчилась, а наоборот – появились дополнительные заботы. Во-первых, нужно было всех офицеров ЛМО обучить налаживанию лётно-методической работы в полках, а во-вторых, нужно было вникать во все аспекты жизни своих непосредственно подчиненных офицеров и отвечать за их поведение, в том числе и за их морально-психологическое состояние.

Носов С.В., Ткаль В.П., Полуйко Н.А., Титаренко Ю.П., Жуков А.К., Никонов А.Н.

     Командование училища тщательным образом планировало учебно-боевую подготовку училища на 1973 учебный год. Полученный в ходе развёртывания лётной работы училища в предыдущие годы опыт позволял уверенно смотреть в будущее. Получив Указания по планирования учебно-боевой подготовки военно-учебных заведений ВВС, Полуйко вместе с лётно-методическим отделом, другими отделами и службами училища организовал планирование, понимая, что от тщательным образом продуманного Плана учебно-боевой подготовки зависит успешное выполнение задач, поставленных училищу. Нагрузка на личный состав, управление училища значительно возросла. В условиях отставания в выполнении планов формировании училища, неполного материально-технического обеспечения, неподготовленности аэродромов, недостаточного уровня лётной подготовки постоянного лётного состава как инструкторов, так и командиров среднего звена, задания казались нереальными.
     Разработав указания по планированию учебно-боевой подготовки полков, Полуйко утвердил их у начальника училища и облетел все полки, где детально довёл их до всего руководящего состава полков и эскадрилий. Дошли до каждого лётчика. С учётом индивидуальных особенностей и уровня их подготовки спланировали полёты на личное совершенствование техники пилотирования и боевого применения самолётов, тактическую и лётно-методическую подготовку, разработали графики лётной подготовки, расчёты, спланировали необходимые мероприятия по обеспечению выполнения планов лётной подготовки и обеспечению безопасности полётов.
     Соответствующим образом оформив общий план училища, Полуйко с группой офицеров управления училища повёз его в Москву для утверждения командующим ВВС Московского военного округа. Кроме представителей каждого отдела и службы управления училища, он взял с собой группу чертёжников, машинистку для исправления или переработки отдельных элементов плана в случае возникновения обоснованного несогласия с ними московских чиновников. Перед представлением на подпись командующему на отдельном листе плана должны были быть собраны подписи начальников отделов и служб ВВС военного округа.
.
Перейти на следующую страницу

Вернуться к началу книги

Карта сайта

Написать Администратору